Должен ли я говорить, что она была без ума от солдат? Это на самом деле так. Когда она видела солдата, она думала, дрожа от удовольствия и страха: неужели он может убить меня?
Если бы девушка знала, что моя радость тоже произрастает из глубины моей печали и что печаль — это неудавшаяся радость. Да, в глубине души она тоже была веселой. Несмотря на невроз. Невроз борца.
И она позволяла себе еще одну роскошь, кроме ежемесячных походов в кино: очень ярко красила ногти на руках. Увы, яркий лак быстро слезал с обкусанных ногтей и не скрывал грязи под ними.
А когда она просыпалась? Когда она просыпалась, то не сразу могла сообразить, кто она. Потом она вспоминала и с удовольствием думала: я машинистка и девственница и люблю кока-колу. Только тогда она возвращалась в реальный мир и проводила остаток дня, послушно подавая бумаги на подпись.
Станет ли мой рассказ лучше, если я украшу его какими-нибудь специальными сложными терминами? Но дело в том, что у этой истории нет никакой техники, никакого стиля; она написана, как бог на душу положит. Ни за что на свете я не стану пятнать красивыми и лживыми словами такую жизнь, как у этой машинистки. В течение жизни я совершал поступки непонятные мне самому. И самый непонятный из них — эта история, в которой нет моей вины, и которая развивается сама по себе. Моя машинистка жила в особом зачарованном нимбе между адом и раем. Она никогда не думала: «Я — это я». Уверен, она считала, что не имеет на это права, она была ненужной, лишней, как завернутая в газету косточка, болтающаяся в мусорном ведре. Неужели существуют миллионы таких, как она? Да, но все они лишние. А если хорошо подумать, кто не лишний в этой жизни? Я не чувствую себя лишним, потому что пишу, что является действием, которое, в свою очередь, есть факт. Тогда я открываю вашего Бога в своей душе. Для чего я пишу? Разве я знаю? Да, мне действительно иногда кажется, что я — не я, что я принадлежу какой-то далекой галактике, я не могу понять, что происходит со мной. Неужели я это я? Я не перестаю удивляться встрече с самим собой.
Как я уже говорил, девушка с северо-востока не верила в смерть. Она не могла представить, что когда-нибудь умрет. Ведь сейчас-то она жива. Она давно забыла имена отца и матери, о которых никогда не вспоминала тетка. (Чрезмерная легкость, с какой я играю словами, вгоняет меня в дрожь; боюсь нарушить Порядок и упасть в бездонную пропасть, населенную стонами: Ад свободы. Но надо продолжать).
