Полтора месяца спустя Чарльз Каффин заявляет Элизабет, что ошибся. Он ломает свои умелые руки, объясняя, что не может ни жениться на ней, ни привезти ее в свой шропширский дом. Он должен вернуться к жене и вымолить у нее прощение.
Элизабет оглушена обилием новостей. Ни о свадьбе, ни о Шропшире, ни о жене Чарльз прежде не говорил.
— А зачем ей рассказывать? — удивляется Элизабет. — Особо ведь не о чем.
— Нет, я должен, я всегда рассказываю, — говорит хирург. — Чай готов.
Прямо в комнате идет снег, и Элизабет стоит в шерстяных перчатках, а Чарльз поднимает голову и превращается в Майкла. Майкл видит ее насквозь и ждет там, где ее никто не искал, и она бежит к нему, но не движется, и под ногами сверкает снег. «Я часто тебя вспоминаю!» — шепчет он, но уже поздно: ноги несут ее прочь. До свидания, Элизабет!
В ушах звенит — ее будит туннель.
Элизабет входит в дом, стараясь не шуметь. Дом теперь как мертвый, и чуть уловимо пахнет духами, которыми мать не пользовалась много лет, — призрачный аромат.
Снова тошнит. Дело, разумеется, в инфекции, но сейчас Элизабет и беременность не всполошила бы. Подумаешь, очередное событие в жизни, которая и своей-то не кажется.
Хирург обманул ее, но теперь Элизабет чувствует, что и сама его обманула. Себя она ранила куда сильнее и совершенно напрасно. Майкл из памяти не стерся. Она хотела выскрести его, выжечь, но свою глупость не исправить. Поезд ушел: она изменилась, а воспоминания о студии на Фицрой-стрит принадлежат другой Элизабет.
Она хотела наказать Майкла, но за что? За тот час двухлетней давности? За то, что не вернул учебник лично? За то, что предпочел ей очаровательную миссис Брайон, умудренную опытом и к тому же американку?
«Я часто тебя вспоминаю». Сотню раз Элизабет перечитывала холодное, сухое письмо из Амстердама, присланное полтора года назад. Сотню раз искала в пяти словах потаенный смысл. Как именно он ее вспоминает? «Часто» — это так же часто, как она его?
Если Майкл до сих пор ее помнит, то думает о девушке, которой уже нет.
Открылась парадная дверь, в дом проник уличный шум, а потом зашуршал зонт: его отряхивали от воды. Дверь захлопнулась.
— Эй, где ты? — пропела с первого этажа Карен. По линолеуму в коридоре застучали ее каблучки.
Элизабет только что открыла шторы в своей комнате и смотрела на поседевшее от дождя небо. Глазам хотелось темноты, все тело ныло, будто во сне она с кем-то дралась, но от вчерашней тошноты не осталось и следа.
