Папа наклоняется вперед, вправо, влево, и Элизабет головой вниз падает в пустоту. В полете, прежде чем папа ее поймает, хочется одновременно смеяться и кричать от ужаса. Папино лицо, небо и звезды кружатся в невообразимом калейдоскопе.
В ушах звенит — ее будит туннель. Папа умер, а Карен в Кэтфорде почти не появляется. Теперь там одна мама, и Элизабет с ужасом ждет дней и ночей, когда нет дежурства и нужно ехать домой. Она бы вообще не приезжала, но не бросать же мать одну.
В комнате отдыха медсестер у Элизабет свой шкафчик и две вешалки в общей гардеробной. Спертый воздух пахнет тальком, потом и сигаретами. Там всегда наготове горячий чайник и гладильная доска, везде висит форма, на веревке через всю комнату — два десятка фильдеперсовых и нейлоновых чулок, на спинках кроватей трусы.
Девочки смеются до неприличия громко, расхаживают в одном белье и сорочках. Ничем их не проймешь: они все видели и все знают не понаслышке. С ними Элизабет раскрепощается, полной грудью вдыхает дурманящую свободу.
Оказывается, можно быть одной Элизабет в палате и совершенно другой с девочками. Старшая медсестра довольна: сестра Оливер старательно учится, добросовестно работает и разговаривает вежливо.
Девочки тоже довольны. Элизабет Оливер — темная лошадка; когда появилась в больнице, была тихоня тихоней — воды не замутит, а сейчас вон как осмелела, не боится посмотреть доктору в глаза.
А один хирург советуется с ней не меньше, чем со старшей медсестрой. Он красивый, но чересчур серьезный, а Элизабет кажется, что ранимый и чувствительный. Его зовут мистер Каффин. Чарльз. У Чарльза квартира в Пимлико.
Некоторые вещи Чарльз называет обычными, и Элизабет, хоть и считала их особенными, чуть ли не с облегчением осознает, что ошибалась. Он уверен, что секс, во-первых, для развлечения и только во-вторых — для продолжения рода. Он очень любит ее, и с ней секс не просто развлечение, но нужно позаботиться, чтобы и до продолжения рода не дошло. Чарльз очень добрый и организованный, он проверяет, верны ли подсчеты Элизабет.
Элизабет боязно, но очень любопытно. Странно лишь, что в моменты обещанного наслаждения, самые для нее интересные, она чувствует, что лакомится остатками с барского стола, за которым пирует Чарльз.
Потом Чарльз угощает ее сигаретой. Они в Пимлико, лежат в его постели. Чарльз смотрит в потолок, на стене тень его мужественного профиля. Элизабет затягивается. Вкус у сигареты отвратительный, но она ни разу не кашляет. Разве это не лучшее доказательство того, что она теперь женщина? Ничуть не хуже, чем давешняя гимнастика.
