Но разве такое можно осмыслить? С ним произошло то, чего не может быть ни с кем и никогда; в принципе не может, по определению. Если бы подобные случаи имели место, он бы наверняка о них знал. О переселении душ есть тьма гипотез, изданы сотни томов, но к данному случаю это, увы, отношения не имеет, поскольку отсутствует главный признак — не стерта память о прошлой жизни. Все авторы сходятся на том, что это условие обязательное. Новая жизнь в новом обличье — будь то собака, птица, дерево, другой человек, наконец, — непременно должна начинаться с чистого листа. Кошка, помнящая, что она Иван Петрович Сидоров, ни мяукать не станет, ни мышей ловить.
Гипотеза о том, что он просто сошел с ума, тоже отпала сразу. В молодости палитра психических сдвигов может быть весьма причудлива и разнообразна, в преклонные же лета человека подстерегает лишь одна беда — старческий маразм. Вот чего нет, того нет, там картина принципиально иная.
Нет, глобальные вопросы надо пока отложить, сейчас они решения не имеют… Как он оказался в чужом теле? Почему? Все это, возможно, прояснится потом, но сейчас нужно было решить, что делать.
Когда-то мельком, не более чем на пять минут — сам телевизор практически не смотрел, это коротала свободное время его домработница Шура — он погрузился в какой-то американский триллер, где речь шла об обмене телами. Их то ли крали друг у друга, то ли получали во временное пользование за какие-то заслуги. Петр Сергеевич сейчас многое бы отдал, чтобы досмотреть этот фильм до конца. Там были важные подробности, предостережения, советы — как себя вести, чтобы тебя не разоблачили, не убили, наконец. Запомнилось одно: надо жить так, словно это чужое тело — твое. Ну, это, впрочем, понятно, вот только как этого достичь?
Петр Сергеевич жил один в большой трехкомнатной квартире у Чистых прудов. Жена умерла, взрослые дети разбежались по глобусу — сын в Америке, дочь в Германии; все родственные связи как-то сами собой распались, внуков своих он видел только на фотографиях и, если уж совсем честно, даже не помнил, сколько их у него. Угрызений совести по этому поводу не испытывал. Уж если дети выросли без его участия, то и внуки как-нибудь станут людьми.
В жизни его по-настоящему интересовали только три вещи: структурная и прикладная лингвистика, древнекитайская философия и книги. Все остальное казалось незначительным и пресным — тратить время и силы на что-нибудь постороннее было лишено всякого смысла. Его нимало не смущало, что успехи, которых он достиг в науке, могли по достоинству оценить в лучшем случае человек двадцать во всем мире; люди всегда были склонны придавать значение лишь вещам сугубо практическим. Скажем, коллег больше всего поражали не его спорные научные статьи, что было бы понятно и естественно, а то, что он свободно владеет более чем тридцатью языками. В былые мрачные времена на него даже анонимки писали: дескать, подозрительно все это — если профессор и не устанавливает нежелательные для советского человека контакты, то потенциально к этому готов. На самом деле коллеги просто завидовали: Петра Сергеевича чаще других посылали на всякого рода научные конгрессы и чтение разовых лекций в иностранных университетах — ни переводчик не нужен, ни подготовка, ни даже сопровождающий: потенциальный шпион, резонно заключили в высоких инстанциях, никогда не станет добровольно изучать мертвые языки и десять диалектов китайского; нет больше в мире таких идиотов, и таких шпионов нет!
