Шанс - Владимир Алексеевич Холодов

Владимир Холодов

Шанс

повесть

Петр Сергеевич цыган не любил и откровенно побаивался, хотя признаться в этом прилюдно, как всякий интеллигентный человек, поостерегся бы. Но каждый раз, выходя из метро, приходилось опасливо смотреть по сторонам, не мелькают ли на бульваре цветастые юбки. На сей раз он о чем-то задумался, и, когда попал в кольцо из орущей, чумазой, хватающей за руки малышни — было уже поздно. Денег больших при нем не было, но портфель с бумагами он на всякий случай прижал к груди.

— Позолоти ручку, дорогой, всю правду тебе скажу, — преградила дорогу их шумная и развязная мамаша. — Что было, что будет, чем сердце успокоится.

Петр Сергеевич уже попадал в подобные ситуации, поэтому хорошо знал, что так просто его не отпустят, откупаться придется в любом случае.

— Поздно, мне уже никакая правда не нужна, — он сунул ей пятьдесят рублей, чтоб отвязалась. — Гадайте молодым, мне пора о душе подумать.

Сумма показалась цыганке смешной и даже обидной. Она еще крепче вцепилась в его ладонь и завела свою привычную песню.

— Глупый человек, ничего ты про себя не знаешь! Ты ведь еще всех нас переживешь: у тебя линия жизни как борозда от плуга — и захочешь, не соврешь. А какая встреча тебя ожидает, милок…

— Да знаю я, все знаю, — он раздраженно вырывался, но силы были не равны. — И про встречу, и про деньги, и про страстную любовь.

— Денег не вижу, врать не буду, — ответила та. — Но бабы-дуры из-за тебя едва не подерутся. Орать будут сильно, на весь двор.

— Вы бы хоть очки себе купили, иначе всю клиентуру растеряете, — сказал Петр Сергеевич.

— Это еще почему? — удивилась цыганка и несколько ослабила хватку.

— Ну, подумайте сами, какие бабы в моем возрасте?

И, воспользовавшись ее замешательством, он вырвал руку и пошел прочь.

— Ну, значит, не бабы, а бабки, — уточнила она ему вдогонку. — Какая разница, дорогой?

Проснулся он от вони. От чудовищной, дикой, непереносимой вони и сначала даже не понял, жив он или уже умер и, может быть, это преисподняя встречает его таким чудовищным, смердящим амбре. На восьмом десятке смерть может испугать лишь клинического атеиста или непроходимого глупца. Петр Сергеевич не был ни тем, ни другим. В разное время он по-разному представлял себе этот миг перехода в иное измерение и, казалось, был готов ко всему, но он мыслил глобально, а тут была жесткая конкретика. “Если это так мерзко пахнет, то как же это должно выглядеть?” — подумал он и после некоторых колебаний все же открыл глаза.