Всем было велено забыть.
Могилевский – не без помощи отца Парамонова – решил все вопросы с не вовремя сданными экзаменами.
Они были сданы честно и ненатужно – естественно, на одни пятерки, просто позже, чем у других абитуриентов.
Лида стала студенткой.
На второй год взяла еще одно образование, вечернее.
Казалось, все налаживается. Могилевский-отец гнал от себя дурные мысли. А большинство посторонних ни о чем и не догадывались.
Дальше – диплом с отличием. Точнее, два красных диплома.
Потом – муж, не сразу, но принятый в семью: парнишка был толковый и влюбленный безмерно.
Потом дочка родилась чудесная, новоявленные дед и бабка были счастливы.
И одновременно – все учащающиеся приступы хандры. И соответственно, все учащающиеся приезды психиатра.
У нее уже был собственный психиатр. Знающий ее и ее заболевание вдоль и поперек.
Ей постепенно становилось хуже.
Доктор сражался за девушку, как мог: все, что имелось в тогдашнем небогатом арсенале, шло в бой.
Как раз появились на Западе антидепрессанты очередного, уже третьего, поколения. Они тоже – через многочисленных знакомых – были доставлены Лидочке (в России к тому времени депрессия и болезнью не считалась, максимум – производной от других недомоганий).
После применения патентованных новинок ей стало явно лучше.
Заметно лучше.
Это даже Парамонов почувствовал, все еще надежд не потерявший. Даже не надежд, разводиться-то молодые супруги точно не собирались, а не потерявший чувств.
Обрадовался очень.
Они часто по телефону беседовали, особенно когда Лидка уже ушла с работы.
Так вот, ей явно становилось лучше.
И все тихо, боясь сглазить, ждали счастливого конца.
А потом Олегу позвонил Вовчик и произнес несвойственный ему текст. Ни по построению фраз, ни по содержанию.
Он сказал:
– Должен тебя проинформировать, Олежек. Моя сестра Лида сегодня умерла. Покончила с собой. Похороны послезавтра, ты в морг приедешь или на кладбище?
Парамонов не знал, что ответить.
Поверил-то он мгновенно – не раз сверял ее состояние с собственным – а горло перехватило.
Тогда Вовчик решил за него.
– Приезжай на Николо-Архангельское, к двенадцати тридцати. – И назвал участок, на котором будет расположена Лидочкина могила.
На похоронах было как на похоронах.
Тихо плакала Лидина мама.
Могилевского-папу поддерживал под руку отец Олега.
Доктор Лидочкин тоже пришел. На нем лица не было, хотя никто его не винил.
Вот тогда-то и узнал Парамонов – от него, вдрызг расстроенного, – страшные цифры суицидов при депрессиях. Оказалось, не только у каждого хирурга собственное кладбище, но и у каждого психиатра – тоже.
