Большинство дам будут великолепно одеты — гораздо лучше, чем она в своей простенькой тафте с нарисованными от руки маками на юбке — и увешаны невероятными драгоценностями. Мужчинам же вечерние костюмы придадут необычайно респектабельный вид. Некоторые, конечно, предпочтут белые облегающие курточки и цветные кушаки, которые ей нравились больше, чем обычные вечерние костюмы. А так как это Испания, большинство из них будут черноволосыми, с лоснящейся кожей на открытой груди. При свете огней все они будут курить сигары и пить кофе с ликером.
И будет среди них человек с волосами, чернее которых она не видела никогда в жизни. По крайней мере она надеялась, что в этот вечер он придет! И он будет сидеть за столиком, скромно укрытым в нише, склонив свое худое задумчивое лицо над газетой или книгой. Он еще ни разу не взглянул на Лайзу, в то время как она сама нередко посматривала на него.
У этого человека всегда непроницаемый, отчужденный вид, служащий ему, по-видимому, защитой от посторонних вторжений.
Официанты, обслуживавшие его с подчеркнутым вниманием, никогда не нарушали установленного барьера. На фоне страниц газеты или книги выделялись его красивые руки с тонкими, смуглыми, сильными пальцами. Постоянно спокойное лицо отличалось редкой красотой — казалось, он сошел со старинной гравюры или цветного витража.
Только однажды Лайза увидела, как он обедал с кем-то, и это была дама, восхитительная дама лет тридцати, с пламенными волосами, просто уложенными косами вокруг царственной головы.
Ее глаза напоминали таинственный черный бархат; шея белела, как цветок магнолии, и вокруг этой шеи, как и в ушах, сверкали каплями воды бриллианты. Она держалась холодно-равнодушно, что гармонировало с отчужденностью ее компаньона. Во время обеда ни один из них не засмеялся и даже не пытался казаться веселым, хотя, на посторонний взгляд, оба были довольны. После обеда, хоть это и был торжественный вечер, они не стали танцевать, а уселись на террасе с бутылкой вина и блюдами с соленым миндалем и оливками на разделяющем их маленьком столике. Та ночь была напоена запахом сосен, растущих вокруг Сан-Сесильо, и ароматом бесчисленных цветов, затаившихся в сумерках.
На даме было золотистое платье, сверкающее, как чешуйчатая кожа змеи, а губы накрашены алой помадой, и весь ее таинственный облик говорил о пресыщении: ей уже не к чему больше стремиться!
В следующий раз этот человек — ему было лет за тридцать пять, и, судя по всему, он происходил из этих мест — делил свой столик за ланчем с маленькой некрасивой девочкой со смоляными волосами и ее няней, очень похожей на англичанку. Ее голос ясно доносился до Лайзы, и она слышала, что та по-английски жаловалась на непослушание своей воспитанницы, на что последняя отвечала вызывающим смехом, вместо того чтобы каяться в своих грехах. Лайза почувствовала необыкновенную симпатию к девочке, вернее, ее притягивал проказливый взгляд огромных глаз с длиннющими ресницами — единственная подкупающая черта на ее некрасивом личике.
