— В какое ужасное время мы живем! — сказала она и повернула к дому.
Немного погодя я увидел, что она недвижно стоит, глядя куда-то вдаль. Задумалась о чем-то. Потом она прошлась вдоль дома, убрала поднос и села на скамью, где незадолго до того сидел пленный. Взяла книгу, но та, по-видимому, скоро ей наскучила, и она отложила ее.
Тишина становилась все более гнетущей. Обильно залитая палящим солнцем земля приуныла и поблекла. От дома тянуло прохладой и запахом карболки. Даже темная недвижная листва ореха и та озабоченно примолкла, словно дереву тоже передалась общая грусть.
Когда денщик вернулся, Элисавета подозвала его и сказала:
— Съезди завтра в город и разыщи старые сапоги господина полковника. Привезешь их сюда, но никому об этом ни слова. Я хочу отдать их тут одному бедняку.
Солдат удивленно взглянул на нее, помолчал, потом кивнул, и в его сощуренных глазах промелькнула неприятная усмешка.
Она не рассказала полковнику о дневном происшествии, но за ужином нарочно завела разговор о пленных. Полковник нахмурился.
— А каково болгарам, которые у них в плену? Ты об этом подумала? Ты знаешь, как с ними обращаются? Да лучше погибнуть в бою, чем попасть к ним в плен!
— Почему бы нам не быть более гуманными? — горячо возразила она.
— Ты что, не видишь, что нет хлеба, нет обмундирования. Солдаты босы, в бой идут голодными, а ты печешься о пленных! Выбрось из головы свои учительские бредни!
Она нахмурилась и умолкла не потому, что его доводы убедили ее, а потому, что была задета выражением «учительские бредни» и поняла, что дальнейший разговор бесцелен. Полковник презирал всякую чувствительность. Он откинулся на спинку стула, иронически посмотрел на жену и сказал с вызовом:
— Уж не ходила ли ты на дорогу смотреть на них?
— На кого?
— На пленных. Их каждый вечер проводят мимо. Не советую ходить. Тебе нет до них дела. Порядочной женщине не пристало смотреть на подобные неприличия. Ведь они потеряли всякий человеческий облик.
— А как же может быть иначе, когда они голодны, измучены?
— Голодны? Пускай радуются, что они в тылу. Будь они сыты, они стали бы бунтовать.
Он прочитал на ее лице досаду и переменил разговор.
— Приехал в отпуск Карналиев. Привез два ящика сахару, каналья! Вот что значит быть комендантом пограничного города. Убежден, что он и соль тоже вывез контрабандой из Румынии. Деньги загребают… И это офицеры! Проходимцы!
Он возмущенно и грозно крутил свои густые усы. Хотя он и не променял бы свою комендантскую должность ни на какую фронтовую, он все-таки чувствовал себя обойденным. В отличие от большинства своих коллег — комендантов тыловых городов — он в самом деле не воровал. Полковник любил хвастаться, что не привез домой никакой военной добычи, кроме турецкого кавалерийского карабина, и это давало ему право возмущаться, когда кто-либо из его коллег пятнал честь мундира такого сорта делишками.
