Необычайная коллекция - Бернар Кирини

В 1957 году Робер Мартелен попал в серьезную дорожную аварию. После трех месяцев лечения в больнице выяснилось, что его физические и умственные способности уже не восстановятся и он никогда не сможет опять работать страховым агентом. Родные поместили его в санаторий, где он и прожил до самой своей смерти в 1979 году, в возрасте пятидесяти четырех лет.

Черепная травма, которую так и не удалось до конца вылечить, затронула его мозг. Особенно это отразилось на памяти. Нет, Мартелен прекрасно помнил даты, исторические события, имена своих медсестер и карту горных дорог вокруг санатория, где он часто прогуливался с проводником; зато он не мог вспомнить, к примеру, что у него есть семья (как будто появился на свет сам по себе), и главное — то и дело забывал собственное имя, его приходилось напоминать Мартелену каждое утро.

Он был фанатом киносеансов, которые устраивались по четвергам в конференц-зале санатория, прилежно посещал библиотеку. Его память отменно фиксировала сюжеты фильмов и книг — даже, пожалуй, лучше, чем у большинства людей. Вновь открывая книгу, начатую несколько недель назад, он вспоминал уже прочитанные страницы и продолжал чтение, не испытывая необходимости возвращаться назад, как будто и не прерывался. Надо сказать, что самое странное его расстройство касалось не тех книг, которые он читал, а тех, которые писал. Мартелен был неспособен помнить свои собственные произведения больше одного дня. Ночь стирала все в его памяти. В понедельник он набрасывал несколько страниц; во вторник смотрел на них озадаченно, отказываясь признать, что они вышли из-под его пера. Ему достаточно было уснуть, чтобы начисто изгладить память о собственном творении, и он словно видел свою прозу впервые. Бывало даже, что, вздремнув после обеда, он забывал написанное с утра. А писательство, надо сказать, было его любимым занятием, единственным досугом в санатории, почти смыслом его жизни, и поэтому расстройство памяти стало для него личной драмой.

Каждое утро Мартелен находил на письменном столе исписанные накануне листки. Свой почерк он узнавал, но в том, что он автор, — сомневался. Медбрат говорил, что видел его за работой, уверял, что авторство несомненно; Мартелен, однако, качал головой и, перечитывая, находил, что это неплохо, но он бы так не написал: мол, «это не его стиль». После чего комкал листки и брал чистые, чтобы все начать сначала.