— Кто еще кого стыковал, астронавт-философ?
— … и жизнь у нас похожая была. И привычки общие…
Все. Понесло чувака.
— А предложение ты ей когда собираешься делать?
— Сегодня и сделаю. Думаешь, почему я тут лежу? Решил провести сутки самостоятельно. Три часа осталось.
Пиво закончилось. Мы идем к ларьку, потом садимся в маршрутку и с песнями едем сватать моего дорогого Галилея.
Оставшееся время уходит на разработку невероятно сложного и романтичного плана. Галилей добавляет в поток моих идей свою струю, и план перестает выглядеть совсем уж идиотским — становится довольно милым. Мы решаем, что любимая может и подождать, и с пользой проводим последний галилейский холостой день. Мы выпиваем умопомрачительное количество алкоголя, но каким-то чудом остаемся на ногах. Вечереет.
Небо на горизонте похоже на перевернутую кастрюлю с оранжевыми стенками. Кто-то накрыл нас медным тазом. Дерни за веревочку, задень ногой, урони пустую бутылку — и привет. Опустится ночь, и в игре будут совсем другие правила.
Осознав это, я тащу Галилея к Алисе. Он чертовски тяжел, запинается ногами за горизонт, и кажется, что от этого становится всё темней.
Алиса принимает у меня поникшее романтическое тело и укладывает на единственную кровать. Галилей дергает щекой, и неразборчиво произносит:
— Дрргая. Я тебя льбльбю!!!
«И я тебя», улыбается Алиса. Она снимает с него носки. Я курю её сигарету. Галилей переворачивается на живот и говорит подушке:
— Ходи за меня зззз…муж!
Икает и ползет к туалету. Алиса поддерживает его под плечо, и они шепчут друг другу банальные, но удивительно приятные вещи. Я иду на кухню и подставляю голову под кран.
Возвращается Алиса. Глаза у неё мокрые.
— Поздравляю, — говорю. — Теперь у вас есть вы.
Мы идем в комнату, садимся около спящего Галилея (Алиса заботливо поправляет ему одеяло) и дружным молчанием отмечаем начало чего-то совершенно нового, пугающего и хорошего одновременно.
И тут она мне говорит:
— Давай напишем песню. Ты и я, прямо сейчас.
Берет клочок бумаги и что-то пишет. Протягивает мне.
Батюшки! Узнаю собрата по перу. На бумажке красуется: «Мне не бывать теперь поэтом…». Пишу в ответ:
«Мне сердце вьюгой замело».
Задумалась. Пишет что-то. Зачеркивает. Пишет. Грызёт карандаш.
Читаю: «А в темноте обрывки света…»
И тут меня понесло.
…бросают блики на стекло.
на потолок ложатся тени
а я холодненький такой —
сижу с разрезанной рукою
смотрю, как льется на ковер
мое последнее, такое
недорогое… до сих пор.
