– Неважно, что мы не понимаем его разговор, – возразил старик Акко, – важно, что мы чувствуем… это не простые слова, это – говорения. Наверное, он всё-таки шаман. – И, помолчав, уважительно добавил: – Наверное, он, как и ты, белый шаман…
– Не изрекай, старик, глупостей! – сердито воскликнул Ятчоль. – Я скажу русскому, о чём твои глупые мысли… он не слишком за это будет к тебе благосклонным.
– А ты всё пугаешь? – спросил Пойгин, разглядывая своего неприятеля недобрым, сумрачным взглядом. – Не выдавай свою неблагосклонность к людям за неблагосклонность русского. Я думаю, он мало похож на тебя.
– Вы что, опять бранитесь? – раздосадованно спросил Чугунов. – Вот это зря. Скорей бы мне вашему языку научиться. Будьте уверены, я вас быстро помирю…
– О чём говорит русский? – спросил Акко, обращаясь к Ятчолю.
– Надо полагать, рассердился на Пойгина.
– Я не чувствую, что он на меня рассердился…
– Почему не чувствуешь?
– Я вижу его глаза, слышу его голос. Этого мне достаточно…
– Может, ты думаешь, он ругает меня? Ошибаешься. Мы с ним друзья. Знал бы ты, чему он меня научил. Вот скоро увидишь…
Ятчоль изумил не только Пойгина, но и всех людей стойбища. Чугунов протянул ему балалайку и громко сказал:
– Сегодня произойдёт у нас целое событие! Если до сих пор наша самодеятельность, понимаешь ли, состояла только из одного меня, то нынче нас уже двое! Ятчоль научился на балалайке играть «барыню». Вот увидите, как он её лихо наяривает. А я под «барыню» спляшу. Мне бы только чуть-чуть побольше места. Раздвиньтесь, пожалуйста. А ты, Яшка, сядь сюда, на прилавок. Итак, начинаем!
Ятчоль с важным видом долго приспосабливал на коленях балалайку, наконец ударил по струнам.
– Ка кумэй! – вырвался у Акко возглас изумления.
Степан Степанович слушал какое-то время с умилением балалайку Ятчоля, потом осмотрел торжествующим взглядом всех, кто сидел в магазине, и вдруг ударился в пляс с таким жаром, с каким не плясал даже тогда, когда женился на Рите.
– Вот так, так, моя разлюбезная Ритуля, – приговаривал он, задыхаясь. – Ты думаешь, я одурею от горя, запью! Дудки!
И снова врезал такую дробь, что пол магазина словно бы превратился в бубен.
– Всё, Яшка! Спасибо, голубарь! Дай я тебя обниму и поцелую!
Увидев, как русский обнимает Ятчоля, Пойгин печально усмехнулся и тихо сказал Кайти:
– Ты можешь остаться. А я уйду. Друг Ятчоля не может быть моим другом…
Но Кайти ушла вместе с мужем, что очень расстроило Чугунова. По пути в свою ярангу Пойгин горестно недоумевал: почему русский выказывает такое дружелюбие к Ятчолю? Разве он не догадывается, что Ятчоль – тоже торгующий человек, однако торгует совсем по-другому. Хитрый Ятчоль. Поняв, что русский не позволит ему купить в фактории слишком много товаров, он начал подсылать к нему других жителей стойбища, вручив им своих песцов. Какой там своих – награбленных песцов, отданных ему теми, кто попал в его долговой капкан. Другие люди покупают за Ятчоля товары, а потом отдают ему, и он опять расставляет капканы, ловит новых должников: ведь русский в долг пока не торгует. Рассказать бы русскому… Но как расскажешь? Пора бы ему самому догадаться, кто такой Ятчоль, да, пора, если он действительно честно торгующий человек, если он к тому же человек с рассудком.
