— Да вроде неплохо. А что именно вас интересует?
— Ничего. Просто мне запомнилось, как она читает стихи.
— Вы тоже обратили внимание? Как настоящая артистка!
Я помню, как читала стихи Анюта. Она стояла, прислонясь спиной к стене и полузакрыв глаза. Что-то почти жертвенное и вместе с тем торжественное было в этой ее позе; в чуть запрокинутом бледном лице с голубой жилкой у виска; в тоне, каким она произносила стихи,— так, будто это вовсе и не стихи, а рассказ о чьей-то, может, даже собственной жизни.
Говорила она тихо и медленно — так говорят, когда отбирают, взвешивая каждое слово. Множество чтиц и чтецов довелось мне слышать на своем веку, но с такой манерой чтения встречался впервые.
— Вот, хочешь я самые страшные стихи прочту? — вдруг предложила она, оборвав себя на полуслове.
— Страшные? А разве такие бывают? — искренне удивилась Наташа.
— Бывают. Помню, когда первый раз читала, я чуть не задохнулась...
Анюта минуту-другую молчала, словно прислушиваясь к какому-то неведомому, одной ей слышному звучанию, потом заговорила низким, почти сдавленным до трагического шепота голосом, от которого у меня по спине пробежал тревожный холодок.
Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои...
Она помедлила, а затем растерянно повела тонкими пальцами по лицу.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Наташа слушала, подавшись вперед и прикусив от напряжения губу.
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь...
— Нет, — вдруг перебила Анюта себя. — Не хочу! Не нравится. А вот что я люблю.— Каким-то мгновенным, неуловимым движением она поправила волосы, вскинула голову — и это был уже совсем другой человек. Она стояла гордая, счастливая:
Мы живы!
Кипит наша юная кровь
Огнем нерастраченных сил.
— Ой, Анютка,— восторженно всплеснула руками Наташа.— Ты же настоящая артистка.
— Выдумаешь,— смущенно улыбнулась девушка.
Вот, собственно, и все, что я тогда увидел. Но почему-то с того дня все чаще задумывался: так что же она такое — эта девушка с грустными глазами?
В девичьем бараке пахло хвоей (банки с веточками пихты стояли на всех подоконниках).
— А где же Анюта? — спросил бригадир, здороваясь. Одна из девушек молча показала глазами: Анюта лежала одетая, глаза ее были сухие, взгляд какой-то странный, отсутствующий. Лукин пошептался с девчатами, те понимающе переглянулись и вышли.
Бригадир поглядел на меня, словно спрашивая: «Ну кто из нас будет говорить?» Я ответил тоже взглядом: «Давай — ты». Он вздохнул и осторожно присел на край кровати,
