Шершавый невесело вздыхает.
— Вот вся и раскрылась. А говоришь, скрытная. Горе ты луковое.
Анюта как-то по-девчоночьи теребит пальцами кончик косы:
— Зачем так? Товарищ что подумает?
Я вмешиваюсь внезапно, сам еще не отдавая себе отчета, зачем это делаю:
— Хотите, девушка, совет дам?
Наверное, это было сейчас неуместным: и то, что я заговорил, и мой пошловато-самонадеянный тон,— подумаешь, ментор отыскался. Да, собственно, кто ты такой — учить человека?
Но Анюта не удивилась. Произнесла как-то устало и взросло, со вздохом:
— Не помогут мне советы.
— В ваши-то годы!
— Вот именно! — вставляет Шершавый.
— А совет нехитрый: время от времени вспоминать, что Онегин говорил Татьяне.
Анюта вскидывает на меня удивленный взгляд.
— «Учитесь властвовать собой». Властвовать, понимаете?
— А я тебе что твержу? — вмешивается Серега.— Вот ведь и Алексей Кирьянович то же самое.
— ...И не шлите никаких записочек. Только не обижайтесь, пожалуйста, на меня.
— Как? Вы и это знаете? — испуганно спрашивает Анюта.
— Я так давно живу на свете!..
Анюта внезапно заплакала, спрятав лицо в ладони.
— Ты что? — всполошился Шершавый.— Что ты, глупая?.. Вот еще, выдумала! Перестань.— Шершавый окончательно растерялся, и что-то жалкое появилось во всем его облике, в суетливости, с какой он пытался так и этак отвлечь девушку.— Ну да перестань. Видеть не могу девчоночьих слез.
Он кинулся к своей тумбочке, достал чистый носовой платок, взял Анюту за подбородок:
— Ну-ка, погляди на меня. Страхолюдина! На, вытри слезы.
Девушка берет платок машинально и так же машинально проводит им по лицу.
— Табаком пахнет...
А Серега, минуту подумав, срывается с места.
— Погоди, я тебе сейчас чего дам! — Из той же тумбочки он извлекает расписной, с глазурью, плоский пряник. — Держи. Сычиха на сдачу дала. Держи, держи..
Анюта как-то по-детски, беспомощно улыбается:
— Чудной ты!..
И Серега согласно кивает:
— Чудной и есть. Ты только не реви, не реви больше.
— А у нас такие на ярмарках продавали. В Ливнях,— без видимой связи вдруг произносит Анюта.— Пряники, а еще я любила вафельные трубочки. С кремом, знаешь? Горячие, па-ахнут!
— Видишь, и повеселела! — обрадовался Серега.— Слушай, может, водки выпьешь? Хотя что я? Лучше я сам - И он стал лить в стакан, расплескивая. Выпил одним глотком, поморщился с отвращением.— Никогда не пробуй, гадость немыслимая.
— Не пил бы ты,— робко посоветовала Анюта.
Он сделал какой-то неопределенный жест: мол, пей не пей, мне теперь уж все равно.
