— Уезжаешь, дед? — услышал я.
Передо мной стоял Гафрутдинов, выгнанный из университета студент. Я так и не узнал у него, за что его оттуда поперли, хотя, признаться, такое желание когда-то было.
— Да, — согласился я.
— Дай еще парочку, — сказал он, — все-таки вместе служили.
В его тоне прибавилось уверенности. Было даже какое-то панибратство, словно он в чем-то уже сравнялся со мной.
— Не много будет? — спросил я.
— Тебя помянем, — браво ответил он. — Дай, сколько душа не пожалеет.
Таких сразу же ставят на место, чтобы знали его. Любой другой дембель так бы и сделал. И я бы… И я бы.
— Сынок, — сказал я. — Я, наверное, больше никогда тебя не увижу. Держи еще две, если хочешь… Ты уж прости меня, если что не так было. Не держи на меня зла.
— Да ты что, дед, — бодро сказал он, — какое зло… Спасибо за науку. Сами скоро салаг учить будем. На этом все и держится.
— Может, ты и прав, — сказал я, — ты в университете учился. Может, тебе и видней… Но все равно: не держи зла на меня.
— Причем здесь это, — досадливо сказал он, принимая от меня сигареты, — это-то как раз и не причем.
Складанюк зычно закричал:
— Строиться!
Караулы выстроились в небольшие колонны. Только я остался сидеть на лавочке, с дембельской сигаретой в зубах.
— На-ле-во! — закричал Складанюк. — Ша-гом, арш!
Строй качнулся и поплыл. Сапоги впечатывались в асфальт.
Они уходили от меня — хотя я любил их всех…
У меня ничего нет, кроме моих прощальных сигарет, я еще не все их раздал, я покурю сейчас и пойду класть по одной на застеленные кровати, чтобы завтра, когда меня уже не будет, а они придут к вечеру из караула, они еще раз вспомнили меня.
У меня ничего больше нет — кроме них.
Я не знаю, откуда пришел сюда, каким был, что со мной случилось здесь. И что ждет меня завтра…
Я ничего не знаю.
