Спасительное это для нас счастье – чувствовать русскую народную песню, нести ее в себе, хранить. В ней сокровенные переживания наших далеких предков живут. В той же “Липе вековой” живут, которую пел я еще в своем детстве, вместе с мамой. А потом – в фильме Валерия Лонского “Приезжая”. У нас никак не шла одна сцена. Валерий сделал перерыв и ходил, нервничал. А я тихонько, для себя, запел: “Липа вековая…”. Лонской остановился вдруг, прислушался и воскликнул: “Вот это и есть решение сцены! Нужно в кадре петь эту песню”. Так мы сняли удачно этот сложный эпизод…
Мне нравятся сюжетные наши родимые песни. Есть в нашей песне всегда –
образ
. А ведь святые иконы назывались раньше на Руси все больше так: образа! Они благодать несут… Здесь, у нас в России, испокон века начало всех духовных начал – вера, икона, образ. Так и в искусстве: есть
образ
– есть и благодать: слово тогда становится животворящим… Именно образное мышление, образное видение свойственно русскому народу. Русский человек никогда не скажет “эта Россия”, “эта страна”. Он говорит “моя Россия”, “моя Родина”. А если в произведении не образы, а только образины – не наше это искусство, чужое.
Сегодняшнее время я ощущаю как страшное время. Сатана совершенно спокойно выходит на экраны, на сценические подмостки – топает копытами, вертит хвостом, строит рожи. Диктует свою разрушительную для душ эстетику, стремится привить нам и нашим детям такое мироощущение, что это и есть норма. Низкие частоты рок- и поп-музыки бьют нас – и бьются в нашем подсознании уже непроизвольно. Человек становится носителем низкого, примитивного смысла. Это целая технология, зомбирующая молодежь. Я боюсь не за себя, а за наших внуков, за их будущее, когда вижу бессмысленные, отупевшие глаза. Становится жутковато. Я против цензуры как таковой. Но есть ведь в нас самих цензура – цензура совести и стыда. Божья цензура. Пока она задавлена.
И еще: таится в этой круговерти грозная опасность – потерять себя, свою индивидуальность, превратиться в человека ниоткуда. В человека, идущего – в никуда. А тому, кто оторван от своих корней, нечего сказать миру. Ни в жизни, ни в искусстве. Он может чему-то с легкостью и даже виртуозно подражать, но
своего
– у него нет. Он без Родины в себе – пустой.
С отказом от своего прошлого человек теряет собственный голос, он неизбежно переходит на заемный, подражательный. В народе эту пустоту с полувзгляда подмечают – есть такое выражение: он
