– Полина, Полюшка моя, – бормотал Петр, гладя ее по худеньким, обнаженным рукам, по плечам.
– Ой, что это вы? Вовсе даже не Полюшка, а Нина! Угостите шампанским, хорошенький брюнетик?
– Пошли, пошли... Туда, к тебе... Лодка наша... Шампанское – потом, все потом!
– Вы на ночь или на время?
– На ночь... Навсегда!
– Да куда ж вы? – всполохнулись Мишка и Филька, видя, что матерый осетр из их рук уплывает. – Петр Никифорыч, родной, только гулять начали! Мы ж еще к Ванде поедем!
– Идите в...! – напутствовал дружков-мошенников Быков.
В крошечной комнатушке, где горел над кроватью розовый ночник и душно пахло пачулями, пудрой, жжеными волосами, Быков сорвал с себя галстух, повалился на широкую кровать проститутки и захрапел. Нина только руками всплеснула, сняла с гостя туфли и приютилась рядышком – счастливая, что оставили в покое и можно выспаться.
Ранним утром Быкова нашел Аким. Стучался в тонкую дверь, вздыхал, брезгливо оглядывался. В заведении все спали, отдыхая после хмельной ночи.
– Ой, кто там? – подала голос Нина.
– За Петром Никифорычем... Открой, барышня...
Брякнула щеколда, из проема пахнуло духами. Аким, входя, огляделся. Хозяин спит не раздевшись, девица в одной сорочке кутается в платок, к стене привалилась, дрожит.
– Не бойсь, не обижу. Петр Никифорыч, вставай, домой поехали! Ишь куда тебя, батюшка, занесло!
Петр проснулся быстро, вскочил, обулся. Вопросительно взглянул на Нину. Следуя безмолвной ее указке, ополоснул лицо, утерся и сказал:
– Поехали, Аким. Молодец, что сыскал меня. Спасибо.
Вынул из кармана бумажник, из бумажника – сторублевый билет, отдал Нине.
– И тебе спасибо, красавица, за приют и за то, что не дала прощелыгам меня обобрать. Сама тоже, вижу, не покорыствовалась.
– Ой, да зачем так много...
– Бери. И уходи отсюда. Нет, вот что: пока не уходи. Аким! Позаботишься?
– Сделаем...
– Зря вы это, Петр Никифорыч, – вздохнул Аким уже на улице и выразительно щелкнул себя по кадыку. – И место негодящее...
– Молчи, Аким. Больше такого не будет. В университет поступлю.
Быковское слово крепкое, быковская порода упрямая. Про Полину Петр больше не вспоминал, выучился на доктора, встретил хорошую девушку, женился. Перед самой свадьбой приходила к нему молодушка-мещанка – с мальчишечкой трехлетним. Хорошо одетая, гладкая, веселая... Петр Никифорович не удивился – он лечил народ небогатый, за деньгами не гнался. Своих доставало.
– Не узнаете меня? – щедро улыбнулась женщина. – Нина я по-прежнему. А по-новому – мещанка Анна Скорцова.
