Еле окончив школу, Революция собрала вещи и поехала в Москву. В дороге, как и всегда, говорила она мало — либо молчала, либо пела. А петь она могла бесконечно, начиная, как птица, с восхода солнца. И голос её звенел так, что на его фоне остальные певицы, казалось, хрипло шептались.
На вокзале она волокла чемодан, расталкивая прохожих и напевая «Опоздаю, опоздаю.» Мамино платье было велико и висело, как спущенный флаг. Опоздать Революция боялась на прослушивание.
— Метро закрыто, — вырос перед ней таксист с масляным, как блин, лицом.
— Точно опоздаю!
Таксист взял чемодан и понёс к машине.
Глядя на плывущие мимо столичные улицы, Революция пела, и таксист давился от смеха.
А когда подъехали к музыкальному училищу, заломил цену. Революция чуть не расплакалась. Достав из носка деньги, она расплатилась и, глотая слёзы, потащилась к парадному подъезду.
Длинноногие девицы мерили её взглядом. А на лестнице вынырнул чернявый мужичонка.
— Репетитор нужен? Как говорил Аристотель, чтобы преуспеть, надо догонять тех, кто впереди, и не ждать, кто позади. — Улыбнувшись, обнажил белые зубы. — А может, работа? Есть варианты. Обсудим?
Революция поставила чемодан на землю:
— Хочу стать певицей.
— Тогда нужно не в училище, а на сцену! Цветаева говорила: успех — значит успеть.
— Если поёшь хуже других, есть шанс стать известной, если лучше — никогда! — пропела Революция, опускаясь на заднее сиденье его машины.
Мужчина вскинул брови.
— Так говорит моя бабушка.
Они подъехали к театру на бульваре, и пока чернявый звонил по мобильному, Революция рассматривала афиши.
— Директор театра, — представил чернявый подошедшего толстяка с выпученными, как у рака, глазами. Красную шею сдавливал галстук, пот лился по ней, как по водосточной трубе, так что через каждое слово он вытирался платком.
— Артистка заболела, можем порепетировать. Сцены не боишься?
Революция вспомнила забрызганных кровью зрителей, истошный крик матери — и запела.
— Довольно, довольно! — замахал он руками.
Из окна высунулся охранник.
— Всё в порядке, — успокоил его директор и уже в дверях обернулся: — До завтра.
— А что за роль? — крикнула Революция.
— Для хороших актёров нет плохих ролей, — похлопал по плечу чернявый. И потребовал за посредничество.
Сияя, Революция вытащила из декольте свёрнутые в трубочку купюры.
— Не густо, — кашлянул в кулак чернявый. — И, опуская боковое стекло, ухмыльнулся: — Жизнь — театр, а мы — актёры…
Весь день Революция просидела на бульваре. Уплетая пирожки, разглядывала прохожих и сочиняла письмо. Она писала бабке о своей удаче и просила передать матери, что поступила на сцену. «Я буду как она, — писала Революция. — Пусть порадуется.» Но потом вспомнила, что мать всё равно ничего не поймёт. Она ходит, как призрак, по коридору психиатрической больницы, и всё время поёт. У Революции навернулись слёзы, и она спрятала письмо в сумочку. А когда стемнело, на лавку опустилась «ходячая реклама». «Квартиры, комнаты», — прочитала Революция. Но денег у неё хватило только на угол.
