— Дочь моя, ты окончательно свихнулась от любви.
— Я говорю, не бойся, все остальные взносы за мебель сделает он… а то, что ты заплатила, мы тебе вернем… вот посмотри…
Взволнованная, я открыла сумочку и показала ей деньги, полученные от Астариты.
— Это деньги Джино, — продолжала я с таким жаром, что сама чуть было не поверила в свою ложь, — он мне дал их… и обещал еще.
Мама взглянула на деньги, и на лице ее отразилось такое раскаяние и разочарование, что я почувствовала угрызения совести. Впервые за последнее время я так плохо обошлась с ней: обманывала ее, ведь деньги-то я получила не от Джино. Мама молча убрала со стола и вышла. Какое-то время я лихорадочно думала как быть, затем поднялась и пошла за ней. Мама стояла ко мне спиной возле раковины и мыла посуду, которую затем ставила сушиться на мраморную доску стола, голова ее была опущена, плечи ссутулились — мне стало ее жалко. Я порывисто обняла маму за шею и сказала:
— Прости меня… я совсем не думала тебя обидеть… но когда ты начинаешь говорить о Джино, я теряю рассудок.
— Ладно, ладно, оставь меня, — ответила она, стараясь освободиться из моих объятий.
— Но пойми, — добавила я страстно, — если Джино на мне не женится, я либо покончу с собой, либо стану уличной девкой.
Джизелла встретила известие об отсрочке нашей свадьбы почти так же, как мама. Мы находились в меблированной комнате, которую она снимала. Я сидела на ее постели, а она в одной сорочке причесывалась перед зеркалом. Джизелла выслушала меня, а потом спокойно сказала с довольным видом:
— Вот видишь, я была права.
— В чем?
— Он не хочет на тебе жениться и никогда не женится… теперь он перенес свадьбу с пасхи на день всех святых… а с дня всех святых перенесет на рождество… и наконец однажды, когда ты почувствуешь, что сыта всем этим по горло, ты сама его бросишь.
Меня огорчали и бесили ее слова. Но я уже сорвала свое зло на маме, а кроме того, я понимала, что если выскажу ей все, что о ней думаю, то нам придется расстаться, а этого я все-таки не хотела, ведь Джизелла была единственной моей подругой. А думала я по этому поводу вот что: Джизелла просто не хотела, чтобы я вышла замуж за Джино, поскольку знала, что на ней-то Риккардо никогда не женится. Что правда, то правда, но слишком подло было говорить ей об этом; мне казалось, что я не вправе обидеть Джизеллу только за то, что она, говоря со мною о Джино, поддавалась, быть может даже невольно, чувству зависти и ревности. Поэтому я только сказала:
