Конформист - Альберто Моравиа

В детстве разные вещи зачаровывали Марчелло, словно сороку, возможно, потому, что родители, скорее из равнодушия, нежели из строгости, не подумали удовлетворить его инстинкт собственника. А может, потому, что другие инстинкты, более глубокие и смутные, затмевала жадность. Его постоянно обуревало страстное желание обладать тем или иным предметом. Карандаш с резинкой, книжка с картинками, рогатка, линейка, эбонитовая чернильница-непроливайка — любая мелочь вызывала в его душе сперва неистовое и безрассудное желание, а потом, когда он становился владельцем желанной вещи, оно сменялось изумлением, очарованностью, горделивым удовлетворением. У Марчелло была своя комната, где он спал и занимался. Здесь все предметы, разложенные на столе или запертые в ящиках, были для него священны — их ценность зависела от того, как давно они были приобретены. В общем, они не были похожи на другие предметы в доме, то были свидетели событий прошедших или будущих, неведомых и захватывающих. Марчелло сам сознавал, что присущая ему страсть к обладанию необычна, и, извлекая из нее невыразимое наслаждение, он вместе с тем страдал от нее, как от непроходящей вины, не оставлявшей даже времени для раскаяния.

Однако из всех предметов его особенно привлекало оружие, возможно, именно в силу своей запретности. Не игрушечное, с каким забавляются дети, — жестяные ружья, револьверы с пистонами, деревянные кинжалы, — а оружие настоящее, в коем идея угрозы, опасности, смерти воплощается не во внешней форме, а составляет самый смысл его существования. С детским пистолетом можно было играть в смерть, не имея никакой возможности убить, а с настоящим револьвером смерть была не просто вероятна, но и реальна, словно искушение, сдерживаемое одной только осмотрительностью. Марчелло иногда удавалось подержать в руках настоящее оружие — охотничье ружье в деревне, старый револьвер отца, хранившийся в ящике, — тот однажды показал его сыну, — и всякий раз Марчелло испытывал дрожь, словно рука наконец находила свое естественное продолжение в рукоятке оружия.

У Марчелло было много друзей среди мальчишек в квартале, и он быстро заметил, что его страсть к оружию имела более глубокие и невнятные причины, чем их невинные военные забавы. Они играли в войну, притворяясь безжалостными и жестокими, но на самом деле игра для них оставалась игрой, они изображали из себя беспощадных злодеев понарошку. С ним же происходило обратное: его безжалостность и жестокость искали выхода в игре в войну, и не только в игре, но и в других развлечениях неизменно проявлялась его тяга к разрушению и смерти. В то время Марчелло был жесток, не испытывая ни стыда, ни угрызений совести, для него это было естественное состояние, именно в жестокости он находил удовольствия, не казавшиеся ему пресными, и в поведении его было еще много ребячества, поэтому оно не настораживало ни его самого, ни окружающих.