Поняв, что большевики - это действительно всерьез и надолго, Сергей Юрьевич Верещагин решил вернуться в Россию. Его знания и таланты без труда бы нашли в Европе сочувствие и достойное вознаграждение, но Верещагин рассудил по-другому. Ни в малой степени не сочувствуя коммунистическому режиму, понимая, что сведения о зверствах новых людей вполне соответствуют действительности, он, однако, полагал, что Россия - как страна, как субстанция, как народ, как, в конце концов, некоторая - и довольно увесистая - география - продолжает каким-то образом существовать и что этой географии и этому народу, безусловно, нужно горное дело: как-то ведь они собираются куковать семьдесят лет... А раз так, значит, он должен - тогда еще были в ходу понятия типа "должен" - работать для этой страны, в каких бы подозрительных формах она себя ни проявляла. И потому, получив от красных комиссаров предложения и обещания, а от брата - письмо с уверениями, что все идет если не своим, то хоть каким-то чередом, Верещагин стал собирать чемоданы. Ах, эти красные комиссары... Как отчаянно ни рвались они из пут культуры, все равно не опровергли спокойного закона: миром правит эстетика. Самые кондовые представления о сюжетных механизмах не позволили им идти к своей великой цели - уничтожить страну - напролом; им все равно приходилось обеспечивать некую протяженность действа (что невозможно без попыток чуть помедленнее убивать экономику), некое количество второстепенных персонажей и некоторую замысловатость композиции. "Буржуазные спецы" и неуничтожение части нелояльных литераторов добросовестно работали на искомую замысловатость.
Потому и случилась любовь Фридриха и Наташи дерганой и надрывной, что финал ее был предрешен: даже объявили заранее день, в который опустится между ними занавес. Безысходность - возможно, она была тем зерном, из которого выросла такая любовь Орфа. Сильная, что ли. Серьезная, большая. Ну, просто любовь.
Была, впрочем, и другая причина, по которой страсть Фридриха не свелась, по обыкновению, к красивому художественному факту, а обернулась фактом судьбы. Наташа любила так, как пишут об этом в нездешних книжках: наотмашь, с невероятной чистотой, с верой в вечную верность и всепобеждающее чувство. Сказочное домашнее воспитание наворковало ей, что такое бывает. А мы с вами знаем, что значит "бывать": раз кто-то считает, что оно есть, значит, оно есть. Наша вера: единственное реальное наполнение бытия и небытия.
