Помнится, Мариша спросила у него однажды: «А с мороженым в метро пускают?» У Шестакова сохранилось ощущение, что он последние школьные годы переезжал все ближе к центру города. А это город подступал к их деревням Воронцово, Коньково, Беляево, Богородское, Теплый Стан, раздаваясь в своих границах. В Воронцове к ногам липла особо вязкая глина, там стоял старый кирпичный завод графа Воронцова; завод и сейчас работал вовсю. Шестаков помнил рассказ учительницы истории об отступлении Наполеона из Москвы. Французы уходили по Старокалужскому шоссе, и, по преданию, в деревне Коньково под Наполеоном пал конь, на этом месте стоит обелиск. «Что же Наполеон выехал из Москвы на такой кляче? — недоверчиво спросила тогда Мариша. — Не отъехал от Кремля пятнадцати верст, и уже пал конь...»
Деревни Беляево, Коньково, Теплый Стан — сплошная строительная площадка. На снегу лежат штабелями батареи центрального отопления, еще не изведавшие тепла; ящики со стеклом, еще незрячим; лестничные марши, которые, пока лежат на земле, всегда кажутся искривленными. Груды кирпича, укрытые снегом, притворяются сугробами. Строители протоптали тропинки к еще необитаемым подъездам громадного многоэтажного дома.
А на другой стороне Старокалужского шоссе теснились, доживая свой век, толкая друг дружку бревенчатыми, дощатыми боками, престарелые домики с покосившимися крылечками, с воротами, заборами на подпорках.
Сюда передвинулась граница города, его околица, а дальше — пустырь, безбрежное поле...
Шестаков поднялся на крыльцо и позвонил в обшарпанную дверь, открыл незнакомый мужчина.
— Извините, Мартыновы здесь больше не живут?
— Я Мартынов.
— Здравствуйте. Мы с Маришей в одном классе учились.
— Тем более не к чему в дверях топтаться.
— Спасибо. Я на минутку. В командировке. Приехал на слет. Решил зайти, узнать.
— Мариша у нас на колесах теперь. Работает в тресте вагонов-ресторанов. Москва — Владивосток и обратно.
— Анны Алексеевны нет дома?
— В больнице, на дежурстве. Утром сменится... Как вас зовут?
— Саша. Саша Шестаков. — Он несмело оглядел комнату, где все было переставлено. — Мариша вам про меня не говорила?
— Что-то не помню.
— А когда вы ее ждете?
— Только в четверг с ней попрощались. Дней восемнадцать рейс у нее, а то и все двадцать,
— А я всего на три дня в Москву...
