I
Коринф пылал. Огонь царил всевластно.
Спекались судьбы. Их конгломерат
Шипел. Огонь бесстрастно
И сухо слал людские души в ад.
Коринф пылал. Его дворцы и храмы
Текли и лопались. В его руках свело
В единое и ведьм, и помело.
Бог знает чем они казались сами.
II
Я не был современником сих бед,
Ни даже поджигателем, но случай
Пронзительно навел меня на след,
Ребром и соблазнительно колючий.
Коринф горел как грешники горят.
За все грехи людей дома платили,
И после этих сцен разгром Бастилии
И строфы Данта — чистый плагиат.
И я не мог, конечно, усмотреть
Ни воли злой, ни парадигмы сладкой.
Мне двадцать лет. Мне некого жалеть.
Сижу на камне и хрущу тетрадкой.
III
Текли и сохли. Ночь сменила день
И устремилась к неизвестной цели.
Крестьяне из соседних деревень
Сошлись на дармовщинку, очумели
И, часто выдыхая перегар,
Уписывали жидкую стихию,
И поражаясь, что еще живые,
Благословляли город и пожар.
Коринф пылал. Его не пресекали.
По всем вполне. Сюжеты и хвосты,
И недовольных намертво спаяли
Бездушный край и жаркие цветы.
IV
Тревожась за судьбу Москвы-и-Рима
И за свою несчастную судьбу,
Я не могу не думать о Коринфе
И не велеть бежать туда рабу.
Но мне безумно жаль его породу.
Я бы хотел, вверяясь небесам,
Уйти в Коринф оплаканно свободно
И сознавать, что сделал это сам.
Но смерть в постели? Врезавшись, и клейко
Душой и телом в городской бедлам,
Ору, решившись: "Эй, судьба-индейка!
Рабу, — беги в Коринф к другим рабам
И отыщи причины и начала,
И что за новоявленный Катон
Постановил задолго до пожара,
Что этот город должен быть спален".
