— Верстайте! — отчаянно заорал Колька. — Верстайте нас всех!
— Верстайте!
— Да родителей-то пожалейте! — уже надсаживался Громов.
— ЭТИ придут — никого не пожалеют!
— Верстайте!
— Сынок! — крикнул кто-то, я не понял кто. И не понял, чей голос в ответ прозвучал:
— Мама, молчи, не смей!
Только бы моя ничего не крикнула, подумал я. Громов водил растерянными глазами. Потом кивнул молчащим старикам:
— Вы как, старики?
Я прикрыл глаза.
Если бы я мог — я бы заткнул уши.
Я знал их ответ.
* * *
— В бога веруешь? — спросил атаман. Я кивнул, потом быстро ответил:
— Верую.
— Добре. Водку пьёшь?
Я онемел. Что отвечать-то?! Вокруг раздались смешки и подначки:
— Да ты про что его спрашиваешь, атаман, ты его про молоко спросил!
— Ага, из сиськи ещё…
— Отвечай по обычаю, — тихо сказал Громов. В его глазах был какой-то тёплый свет, и я, придя в себя, отчеканил:
— Пью!
— Перекрестись, — я выполнил требование. — Отче Наш читаешь?
— Отче наш, иже еси на небеси, да святится царствие твое… — начал я, с ужасом сообразив, что знаю ещё только одну строчку — но Громов махнул рукой:
— Будет… Значит так. Быть тебе, Николай Сергеев Реузов, казаком станицы Упорной войска Кубанского.
Опустившись на колено, я поцеловал станичный стяг. Встал. Вернулся в строй.
Когда принимали Витьку Фалька, кто-то сказал: "Немец, вы чего?!" — и я понял вдруг, что ко всему этому относятся серьёзно. Витька побледнел. Но Громов повысил голос:
— А скажи, старики, — обратился он с поклоном к старикам, — как наши Азов у турок брали — кто стену миной взорвал?
— Крещёный немец именем Иван! — отозвался тут же Игорь Николаевич, стукнув палкой в землю. — Витька на работу злой, наш, казак!
— И воевать хорош!
— Пленных с пулемётом голыми руками взял! — закричали отовсюду. Громов кивнул:
— Ну и дело.
Солнце пекло. А мы стояли, и снова, снова повторялся этот обряд. С каждым повторением становилось казаком больше. Я не ощущал ничего возвышенного, всё напоминало конвейер. Но никакого протеста это у меня не вызывало. Когда идёт война и с конвейера сходят танки — никто не смотрит, чтобы на них ровненько легла краска. Главное, чтобы танки были. Чтобы было чем заменить сгоревшие…
Я думал о себе, как о танке. Как о машине. Не как о живом человеке. Ещё три месяца назад я бы просто не понял, попытайся мне кто-то объяснить такую позицию. А теперь — сам дошёл. Своим умом.
Отдельная "Крылатая сотня" была оформлена, так сказать, официально. В заключение Громов сказал, что в самое ближайшее время мы будем оснащены "по полной". Правда, он не стал объяснять, что имел в виду, а мы не спрашивали — и так уж много чего натворили, так сказать.
