А думал Груздев в эти минуты об одном: о вечной молодости жизни, не своей — она давным-давно ушла, и только воспоминания остались о ней, пусть ясные, как утро погожего дня, ничуть не затуманенные временем, — а именно о вечной молодости.
Как в прежние годы, так и сегодня все прибывает и прибывает в жизнь юная поросль. Только вчера гомонили под окнами мальчишки и девчонки, а глядишь, они уже — юноши, девушки; серьезно задумываются о самостоятельных путях-дорогах. А как по ним пойдут — твердо ступая и смело глядя вперед, преодолевая препятствия, которых хоть отбавляй, или — робко, неуверенно, пасуя перед трудностями, уступая им? Ведь только подумать, сколько надо набить шишек на лбу, прежде чем все станет ясно и все просто, а если и не станет, то потом, с годами, способнее будет преодолевать все неожиданности и невзгоды. И, конечно, тем способнее, чем яснее цель и крепче вера в свое призвание.
Никто другой, кроме тех, кто видел смену многих лет и зим и научился хоть бы сколько-нибудь понимать жизнь, не может наставить на верный путь таких, как Лена и Катя Кудрявцева.
Груздев вспомнил о скором приезде жены. Вот и она всю себя отдала юному поколению — детворе. Но детство детством, а школа трудовой, самостоятельной жизни — совсем другое дело.
Воскресное утро началось, как обычно, с назойливых звуков радиолы. Лена уже давно слышала надоевшие мелодии, а проснуться не могла. Наконец она открыла глаза, недобрым словом помянув молодую врачиху Нину, которая жила в соседней комнате. «Далась ей эта музыка. Хоть бы в воскресенье отоспаться». Потом вспомнился вчерашний вечер, встреча с Груздевым и все, что произошло после того, когда он ушел.
Катюха все-таки выкупалась в полынье, докружилась на льдине до того, что поскользнулась и угодила в воду. Лена едва вытянула ее на берег, а когда пришли в общежитие, у Кати не попадал зуб на зуб. Телогрейка задубела на холоде. Катя сбросила ее, отстегнула юбку, которая слетела вниз и колоколом встала на полу. Хорошо, что в душевой оказалась горячая вода. Докрасна распарилась Катя. Она шумно ворвалась в комнату и принялась тормошить задремавшую Лену.
— Не спишь ведь! Лен! Вижу, что не спишь. Вставай, лечиться будем… Ну, погоди, — пригрозила она, раздирая гребнем волосы, — сейчас я тебя оживлю!
Она навалилась на Лену разгоряченным телом, стала лохматить ее волосы. Лена увидела озорные Катины глаза, смеющийся рот, ее розовую шею, тяжелые, налитые груди.
