Счастье рядом - Николай Николаевич Вагнер

Старая изъезженная дорога петляла по снежной равнине, взбиралась на холмы, скатывалась в овраги, вилась и бежала серой нескончаемой лентой.

Юркий вездеход газик терял скорость и вновь набирал ее. Ныряя в сыпучий снег и подпрыгивая на вылизанных ветром ледяных ухабах, он упрямо пробивался вперед.

Небольшой перелесок сузил горизонты. Могучие прямоствольные ели обступили колею, взбугрили ее пробивающимися из-под снега корневищами. Шофер неистово крутанул баранку и чертыхнулся.

— Пропади она пропадом! Всю жизнь — то пень, то колода.

Андрей улыбнулся. Он не замечал ни рытвин, ни колдобин, ни хлесткого ветра, который пробивался в щели брезента. За окном кабины медленно проплывали посеребренные изморозью деревья. Они стояли не шелохнувшись, не пытаясь сбросить груз снега со своих ветвей.

— Красота, — сказал Андрей, вглядываясь в белый простор и хороводившие по нему зеленые перелески.

— Лучше не придумаешь. — Шофер пустил машину в пологий, исполосованный колесами объезд.

Дорога весело взбежала на белый ослепительный увал. Подобно спущенной пружине, вырвалась она далеко вперед и, все более сужаясь, превращалась в едва заметную нить.

Где-то, километров за сто пятьдесят отсюда, жил своей жизнью Лесоозерск — новый город, центр лесной промышленности. А дальше? За всю жизнь не исколесить дорог, которые бежали до самых границ русской земли. И эта — тоже, наверное, теряла свой след где-нибудь у Ледовитого океана.

В низине показалось большое село. От укутанных снегом изб тянулись к небу белые дымки.

Деревня Холмы — мелькнуло на табличке. У сельмага, на вросшем в сугроб столбе, светлел металлический репродуктор. Голос Жизнёвой донесся до слуха Андрея. Донесся и исчез так же внезапно, как ворвался в машину. Он смешался с посвистом ветра и остался где-то позади, но Андрей безошибочно узнал его.

Ни в один из своих приездов в радиокомитет ему не пришлось увидеть старшего диктора Татьяну Васильевну Жизнёву, но всякий раз, когда звучал ее голос, он явственно представлял себе Иринку. Вот и теперь вспомнилась она, бледная и задумчивая, ее зеленые влажные глаза и спиральки золотистых волос у висков. Вспомнились осенняя ночь, последняя перед ее отъездом в Москву, — черные от сырости тротуары, невидимая пыль дождя, чуть слышно шуршащие слова: «Что ты, что ты! Мне тепло, надень сам. Слышишь?» Это слово она произносила немного шепелявя, мягко, но настойчиво, и, подняв руку, не давала накинуть на себя плащ...