— Я всего лишь говорю правду. Ты догадываешься, почему я не пошел дальше? Почему не сорвал с тебя ночную рубашку и не взял тебя там же, на диване?
Ее глаза расширились, дыхание стало прерывистым. Он обзывал себя неуклюжим, тупым и мерзким, но не мог остановиться, не мог перестать глупо надеяться, что она, черт побери, наконец-то поймет. Она должна понять, кем он действительно был, на что он был способен, и на что нет.
Он поступил так из благородных побуждений, а она не была даже благодарна?
— Я объясню тебе,— прошипел он. — Я не пошел до конца из уважения к тебе. И я скажу еще кое-что... - Он замолчал и чертыхнулся, увидев, что она смотрит на него с вызовом, провокационно, говоря всем своим видом: «Ты сам не веришь в то, о чем говоришь».
Это и было проблемой. Он прекрасно осознавал, что хочет сказать, как сильно он ее желает. И что, если бы, в тот день, они не были в доме его родителей, возможно, он не смог бы остановиться.
Но она не должна узнать этого. Он не хотел, чтобы у нее появилась такая власть над ним.
— Поверь мне, — пробормотал он больше себе, чем ей. — Я не хотел разрушить твое будущее.
— Оставь мое будущее мне, — ответила она сердито. — Я знаю, что делаю.
Он презрительно фыркнул.
— Тебе двадцать лет. И ты думаешь, что все знаешь?
Она впилась в него взглядом.
— Когда мне было двадцать, я тоже думал, что знаю все. — Тернер пожал плечами.
Ее глаза погрустнели.
Тернер попытался не обращать внимания на скручивающийся в его животе комок вины. Ведь у него нет причин чувствовать себя виноватым, да и вообще, все это было смехотворно. Не будет же он осуждать себя за то, что не лишил ее невинности. Все, что он придумал сказать, было:
— Когда-нибудь, ты будешь благодарить меня за это.
Она посмотрела на него с удивлением.
— Ты говоришь, как ваша мать.
— А ты становишься дерзкой.
— И ты обвиняешь меня в этом? Ты, который обращается со мной, как с ребенком, хотя прекрасно знаешь, что я — женщина.
Сгусток вины обретал щупальца.
— Я способна принимать свои собственные решения, — сказала она вызывающе.
— Похоже, что нет. — Он наклонился вперед, и опасная вспышка сверкнула в его глазах. — Или ты, действительно, позволила бы мне на прошлой неделе стащить сорочку и целовать свои груди?
Она густо покраснела от стыда, и, дрожа, спросила,
— Не хочешь же ты сказать, что это — исключительно моя ошибка?
Он закрыл глаза и зарылся пальцами обеих рук в волосы, понимая, какую глупость он только что сказал.
