А. И. Солженицын назвал эту установку по отношению к носителям культуры — «прорезающе-ясной». И все же ее пришлось смягчить под воздействием реальностей жизни. Развязав гражданскую войну, коммунисты вынуждены были создать собственную — «Красную» — армию. Проводя «социалистические преобразования» в народном хозяйстве — и вызвав этим разруху и голод, они должны были поддерживать производство. В обоих случаях требовались специалисты: «товарищи» с дореволюционным партстажем и эмигрантским опытом здесь явно пасовали.
Приведем текст приказа ВЧК, выпущенного в конце 1919 г.: «Наши специалисты — в большинстве своем люди буржуазного круга и уклада мыслей, весьма часто родовитого происхождения. Лиц подобных категорий мы по обыкновению подвергаем аресту или как заложников, или же помещаем в концентрационные лагеря на общественные работы […] У нас мало еще своих(!) специалистов. Приходится нанимать буржуазную головку и заставлять ее работать на Советскую власть […] Надо считаться с целесообразностью, когда он (специалист — Б. Б.) больше пользы принесет — арестованный или на советской работе […] — Председатель ВЧК Ф. Дзержинский. Зав. секретным отделом Лацис».[8]
Впрочем, для «внешнего употребления» об ученых, инженерах, учителях, библиотекарях, работниках просвещения, вообще интеллигенции часто произносились совсем другие речи. Примером может служить ленинский «Ответ на открытое письмо специалиста»: «Если бы мы „натравливали“ на „интеллигенцию“, нас следовало бы за это повесить. Но мы не только не натравливали народ на нее, а пропагандировали от имени партии и от имени власти необходимость предоставления интеллигенции лучших условий работы […] Автор требует товарищеского отношения к интеллигенции. Это правильно. Этого требуем и мы».[9]
Чего в действительности требовали Ленин и компартия, отчетливо проясняет следующий примечательный эпизод, рассказанный Юрием Анненковым. Молодому художнику власти заказали написать с натуры портрет кремлевского вождя в его рабочем кабинете. Художник явился в Кремль. Сеансы (их было два) проходили в молчании: Ленин был неразговорчив, сидел, углубившись в бумаги. Анненков попробовал заговорить об искусстве.
«Я, знаете, в искусстве не силен… — сказал Ленин, — Искусство для меня, это… что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандистская роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его — дзык! дзык! вырежем. За ненужностью».
Затем, обернувшись к художнику, произнес:
