Правда, марксизм, как идеология советских коммунистов, предписывал им постоянно апеллировать к науке и культуре, научности и образованности. Что исправно и делалось. Все у них было «научным»: «научный социализм», «научный коммунизм», «научный атеизм», «научное мировоззрение» (то есть марксизм-ленинизм), «научная (единственно научная!) философия» (то есть диамат-истмат), «научная организация труда» и т. п.
Те, кто принимали это всерьез, — а это были целые поколения, воспитанные в советской школе и вузе, прошедшие идеологическую обработку со стороны мощного пропагандистского аппарата, — верили, будто марксизму-ленинизму органически присущи культ культуры и науки, просвещения и книги, уважение к ее творцам. На деле коммунистическая апология знания, грамотности и просвещения находилась в вопиющем противоречии с природой режима и его криминально-террористической практикой.
Суть дела была проста. Разрушив старое, коммунисты без обращения к науке и ученым, без знаний, запечатленных в книгах, и тех, кто эти знания способен усвоить, применить, передать другим, — без всего этого не могли создать что-либо новое: «свое», «наше», «социалистическое». Отсюда постоянные рулады наподобие следующей ленинской: «Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство. Без этого мы жизнь коммунистического общества построить не можем».[4] Люди старшего поколения помнят, что здания советских школ и вузов десятилетия украшали лозунги и изречения типа: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество», «Учиться, учиться и учиться!».
Пользуясь подобными высказываниями, которых у Ленина и его сотоварищей было немало, советские историки сочинили легенду, будто бы с первых месяцев советской власти началась полоса «энергичного развития науки».[5] На самом же деле науку и ученых, знания и образованность, интеллигенцию как носителей «старой» культуры коммунистам попросту приходилось терпеть: их требовалось использовать в целях укрепления новой власти.
Да и как можно говорить об «энергичном развитии» науки, культуры и просвещения при большевиках, если их официальная установка гласила: «Нелепо „идти навстречу“ интеллигенции. Как мелкобуржуазная прослойка, интеллигенция исторически обречена и подлежит ликвидации».[6]
Это была вполне ленинская позиция. В докладе, сделанном в Москве на собрании партийных работников, которое состоялось в ноябре 1918 г., «вождь мирового пролетариата» рассуждал о том, что интеллигенция жила буржуазной жизнью — привыкла де к «известным удобствам». И теперь она колеблется, поддержать ли большевиков. Поэтому, говорил Ленин, наш лозунг по отношению к ней — «беспощадная борьба — террор».
