– Стой! – шумно дыша, остановился Степан Егорыч. – Ты со мной не беги. Буди народ, всех подряд. Пускай берут тазы, ведра. Для шуму. Стучи по окнам!
Они уже выходили проулком в открытое поле. Ерофеич, мелко топоча валенками, рысцой побежал назад, в хуторскую улицу.
Круглая луна прожектором горела в иссиня-черном небе. Ее купоросно-зеленоватый свет ровно и сильно лежал на снегу, делая видным степное пространство во всю его даль, до черты горизонта. Всё, на что лился лунный свет, гляделось предельно четко. До приземистого сарая овчарни оставалась еще сотня шагов, а Степан Егорыч уже видел глиняную обмазку стен, черные швы между саманными кирпичами в тех местах, где глина отпала, утоптанный овцами, учерненный навозом загон, огораживающие его кривые слеги, кособокую Ерофеичеву сторожку, пристроенную к левому боку овчарни. Даже буквы лозунга, прибитого на стене, и то можно было угадать.
Где же волки, уж не померещилось ли спросонья Ерофеичу?
Левее овчарни, в стороне, тянулся такой же приземистый, придавленный пухлой снеговой крышей коровник, – но и там ничего не заметили глаза Степана Егорыча: так же безмятежно-спокойно, глазурно блистали облитые лунным светом сугробы, длинный скат крыши, – ровная плоскость без единой морщинки.
И все-таки что-то происходило. Глухой сильный шум слышался изнутри овчарни, из-за закрытых на железный засов и припертых колом ворот. Шум явно был панический, так вести себя овцы могли только при смертельной опасности, угрожающей всему стаду.
Степан Егорыч пробежал еще полсотни своих неловких, торопливых, ковыляющих шагов, и вдруг глаза его обрели какую-то особую ясность, какой им до этого последнего мгновения не хватало: так же отчетливо, как все остальное, он увидел множество следов, прочертивших сугробы вблизи загона и овчарни, а затем и волков – сразу нескольких и в разных местах. Трое или четверо, пластаясь в лежку, в бешеных порывах работая лапами, подрывались под дощатые ворота овчарни. Но это была пустая, бесполезная работа: за воротами поперек проема порогом лежал бревенчатый брус и подрыться тут волки не могли. Другая тройка волков действовала умнее: на дальнем углу овчарни они сумели взобраться на крышу и, взрыхлив, раскидав лапами аршинный снежный пласт, драли солому, проделывая ход внутрь.
Степан Егорыч глянул влево, вправо. Острыми голубыми звездами сверкал сухой снег, но не все звезды были сверканием снежинок. Иные вспыхивали и гасли, двигались, – это были волчьи глаза. Даже за своей спиной Степан Егорыч увидел сверканье волчьих глаз. Черные тени, растягиваясь и сокращаясь, неслышно метнулись совсем близко от него из одной снежной ложбинки в другую…
