Бардадым – король черной масти - Юрий Данилович Гончаров, Владимир Александрович Кораблинов

Последние листы дела Муратов просматривал молча. Ничего нового для него в них не было, не в первый раз склонял он над ними свои выпуклые, в черной роговой оправе очки, но читал все равно сосредоточенно, не пропуская ни строчки, с обычным своим вниманием даже к самым несущественным мелочам. Повстречалась описка, сделанная машинисткой, – он взял из пластикового стакана карандаш и поправил. Загнулся уголок одной страницы – он выровнял, аккуратно разгладил сгиб.

Щетинин сидел за столом сбоку, положив руки на сукно. Скучного рыжего цвета папка, которую изучая начальник милиции, была от него далеко, видеть строчки он не мог, видел только страницы, но он знал каждую страницу «в лицо», знал их содержание и одновременно со взглядом Муратова мысленно как бы шел своими глазами по этим страницам, исписанным разными почерками, разными чернилами, напечатанным на разных машинках, то четко, ясно, то бледно, неразборчиво. В то же время внимание его было чуточку отвлечено: скосив глаза, он смотрел в развернутый «Огонек», лежавший на столе рядом с его руками. Номер был свежий, доставленный сегодняшней почтой. Помещенный на последней странице кроссворд напоминал своими очертаниями сильно увеличенную снежинку. Щетинин уже успел заполнить почти все клетки, отгадал такие нелегкие слова, как персонаж оперы М. И. Глинки, фамилию изобретателя парашюта, название злака из пяти букв, птицы с пестрым оперением, вспомнил, в каком городе родился А. П. Чехов, и теперь старался разгадать название балета Ц. Пуни. Хотя Щетинин был уверен, что он неплохо осведомлен в музыке, ни одного балета Пуни припомнить он не мог и подбирал слово наугад, по двум-трем буквам, что попали в клетки от пересекающихся слов. Выходило что-то непонятное, неудобопроизносимое…

Муратов снял очки, закурил папиросу, прошелся по кабинету, скрипя сапогами, и остановился у окна.

– «…альда», – сложил наконец Щетинин окончание слова. Не хватало пяти букв в начале. – «…альда» «…альда»…

Муратов вдруг оживился и поманил Щетинина к себе.

– Авдохин?

Сквозь пыльное, давно не мытое оконное стекло была видна накаленная августовским солнцем центральная площадь районного городка – неровно мощенная булыжником, замусоренная обрывками бумаги, навозом, сенною трухой, приносимой ветром с соседнего рынка.

По площади, ерзая на седле, чтобы доставать ногами до педалей, катался на велосипеде мальчишка лет двенадцати. Другой, помладше, лет девяти, – верно, братишка велосипедиста. – бегал следом, норовя пристроиться на багажник. Старший огрызался, отбрыкивался от младшего, вилял то вправо, то влево. Рыжая вислоухая собака, высунув от жары язык, перебегала площадь. Мальчишка на велосипеде, азартно нажимая на педали, агрессивно устремился на нее. Собака тявкнула, шарахнулась в сторону и пустилась наутек, поджав куцый, свалявшийся, в репьях хвост. Возле чайной, под шиферным навесом, у которого останавливались автобусы, совершавшие рейсы из областного города в райцентр и обратно, и те, что курсировали внутри района, ожидала истомленная жарою очередь, человек пятнадцать – двадцать, с чемоданами, корзинами, мешками. Уже давно следовало прибыть из города дневному автобусу, забрать пассажиров и отправиться назад, но он, как водится, запаздывал.