С каждым часом идти становилось труднее. К полудню установился такой зной, что дышать стало тяжело.
– О поступке Сафронова я поставлю вопрос на комитете, – сердито говорил Новиков Чернилину, вытирая мокрым платком пот с пылающего лица.
– Исключить его из комсомола, Федор Ильич, и все, – не задумываясь, предложил Чернилин.
– Зачем исключать? – возражал Новиков. – Взяться за него нужно по-настоящему. Я думаю, сегодняшний урок его чему-нибудь научит.
– Ничему не научит, – убежденно говорил Чернилин. – Брались за него много раз. Такого дурака не исправишь, гнать его надо поганой метлой.
Новиков никогда не спорил с Чернилиным, он знал, что это бесполезно, и в таких случаях обычно замолкал, прекращая разговор. Так он сделал и теперь. Оба устало и молча шагали по дороге. Чернилину идти было труднее, чем кому бы то ни было из товарищей. Кроме своих вещей, он тащил тяжелый баульчик Стаси, ее жакет, белую сеточку с подушкой и легким одеялом.
– Стася, ты бы взяла у Непроливашки хоть часть своих вещей, – сказала ей Елена.
– Ну вот еще! – раздраженно ответила та. – Он мальчишка, да и я к тому же чуть живая.
Стася в самом деле еле тащилась, прихрамывая на обе ноги. С ее неестественно пунцового лица то и дело стекали струйки пота. Она часто останавливалась, оборачивалась и вызывающе смотрела на Сафронова. Геннадий шел, опустив голову, самым последним.
Расчет Агриппины Федоровны был верен. Геннадия мало трогали всегдашние упреки учителей и товарищей, что он не считается с коллективом. На это он обычно отвечал своей любимой поговоркой: «С меня – как с гуся вода». Теперь же он понял, что значит не посчитаться с коллективом. Он шел позади всех и старался не смотреть на товарищей, не замечать, как им тяжело тащиться с вещами в палящий зной. Но в этот злосчастный день он невольно замечал все: и злые глаза Стаси на красном потном лице, ее прихрамывание то на левую, то на правую ногу, и усталую походку нагруженного вещами Чернилина, и мрачный вид Феди Новикова. Сафронов не замечал только своей усталости, он был поглощен своими мыслями. Стыд и раскаяние мучили его.
На крутом повороте дороги Сафронов потерял из виду товарищей. Он прошел несколько шагов и увидел Стрелову. Она сидела на траве около дороги и тряпкой завязывала ногу.
Сафронов остановился возле Елены. Та подняла голову и взглянула прямо в глаза Геннадию. Взгляды их встретились на один миг, и Сафронову стало теплее на душе. В черных бархатных глазах Елены не было ни неприязни, ни упрека.
