Момина на минуту задумалась.
– Ерунда, – сказала она. – Чушь. У каждого народа свои представления о том, как должны складываться звуки, поэтому нельзя эмоционально чувствовать язык, которого ты не знаешь. Прокомментируй, к примеру, слово „мист".
– „Мист"… – Я попробовал его на язык и даже почмокал. Напрягся, подключив интуицию дегустатора. – „Мист"… М-м-м… Поливалка, или горшок для цветов, или садовые ножницы…
Очередь напряженно ждала.
– …или просто какой-нибудь инструмент, – заключил я.
– Чушь, – повторила Момина. – „Мист" по-английски означает дымку, легкий туман…
– Между прочим, легкий туман чаще всего бывает ранним утром в саду, – попытался выкрутиться я.
– …а по-немецки то же самое слово означает дерьмо, – добавила Момина.
Кто-то заржал.
– Скажи еще, что дерьмо тоже имеет какое-то отношение к саду.
Кабинет номер три, Руслан Иванович со шприцем, урча от удовольствия, препровождает Момину за ширму. Момина осуждающе смотрит на меня. По ее зрачкам видно, когда острие иглы погружается в тело.
В следующий раз она с жаром описала мне, как накануне вечером поругалась с Адой. Укладывая своего ребенка, Ада плотно прикрыла дверь, чтобы тот побыстрее заснул. А Момина с пеной у рта доказывала, что дверь прикрывать плотно нельзя, нужно обязательно оставлять полоску света.
– В память о Набокове, – добавила она.
Я воспользовался случаем и обвинил Набокова в том, что его „Приглашение на казнь" – подражание Кафке. Достаточно сравнить этот роман с „Процессом".
– Дурак, – обиделась она.
– Только слепой этого не видит.
– Гена, мало тебе, что ты наградил меня трихоманозом? Нельзя же так поверхностно смотреть на вещи. Да, Набоков – многогранен и нет ничего удивительного, если какою-то из этих граней он соприкасается с Кафкой.
– Он восхищался Кафкой, – не унимался я. – Я сам об этом читал. Стало быть это соприкосновение не случайно.
– Я знаю, зачем тебе это надо, – сказала она со злостью. – Если даже Набокову позволено…
– Бинго, – сказал я.
И во избежание серьезного конфликта перевел стрелки на Середу, романы которого, на мой взгляд, не представляли собой объектно-ориентированных потоков сознания. И не могли быть ими, коль скоро они являлись импровизацией. Ведь чтобы объектно сориентировать поток сознания, нужно сначала смоделировать его. Какая уж тут импровизация.
Момина согласилась.
Но с другой стороны, чтобы не позволить отпущенному на волю сюжету окончательно затеряться в джунглях, впереди должны постоянно звучать там-тамы. Иными словами, в авторе должно жить ощущение финала.
