И отошла шатаясь от сникшего мужичка, осела у стены без сил, ворот рванула.
Почему вот такие живут, почему им дано было выжить? Зачем? Чтобы видом своим, делами имя славных сынов Родины, честь победителей пачкать?
А ведь кто-то из погибших мог более достойную жизнь прожить, дать что-то людям, не то что этот, только напиваться до беспамятства и детей гонять.
— Мразь, — прошипела.
Подняться бы и уйти, чтобы не упасть перед этой падалью, слабость не показать.
— За ублюдка вступилась…
— Это ты ублюдок! Рот свой закрой, пока с лестницы не спустила!
— Ах ты ж сука тыловая, подстилка…
Лене голову снесло напрочь — въехала сапогом в морду пьянице. Вытащила на площадку и с лестницы спустила.
В квартиру зашла и съехала по стене — в грудине словно взорвалось что, и в голове шум. Душно, даже перед глазами марево.
— Теть Лен? Теть Лен?! — затряс ее мальчик, а сам белый с перепугу.
Девушка улыбку выдавила. По голове его погладила:
— Нормально все.
— Пойдем, пойдем теть Лен! — и вправду заревел, тянуть ее начал.
Как в комнате Домны оказалась — не помнила. Лежала на полу и все с дыханием справиться пыталась, с болью в груди. Сережа девушке под голову подушку положил, сидел рядом на коленях, руку гладил:
— Ты не умирай, теть Лен, не умирай! — плакал.
Она все улыбку вымучивала: успокойся. Отвлечь мальчонку надо — понимала. И захрипела через силу:
— Чего сцепились? Кто это?
— Дядь Гриша. Из четвертой, — носом шмыгнул. — Заходит иногда. Пьяный он. На мамку и папку гадость сказал, а я не стерпел, ответил. Он драться.
— Правильно, что ответил, — еще бы боль унять, сознание не потерять. Тяжело дышать… тяжело…
— Говорит что папка ничего не герой, крыса тыловая. А я нагуленный.
— Не слушай. Урод твой дядя Гриша. Не фронтовик, нет таких среди фронтовиков…Отец герой у тебя, и мама любит его. Тебя любит.
— А вы папку моего знали? — плакать престал, глазенки огромными стали. И Лена не смогла правду сказать, надежду мальчика забрать. Руку ему сжала, насколько сил хватило, улыбку вымучила:
— Знала. Хочешь расскажу?… Бой был… жестокий… Били по нашей пехоте немецкие орды…А твой отец… танковый дивизион на прорыв пошел…Смял доты, в которых…фрицы засели… Лупили так, что косило наших солдат… Если б не твой папа… полегли бы все…
И поняла: все, не может. Свернуло ее, кашель душить начал, а во рту солоно.
Не так что-то, — попыталась встать, уйти к себе, только чтобы мальчика не испугать, а встать не может. Барахтается как черепаха на панцире и ничего уже не соображает. Гудит в голове, как в трансформаторной будке, а воздух тягучим кажется, густым, как дым.
