Вершина Столетова - Семён Иванович Шуртаков

Если спать, то время идет быстрее, но и спать уже надоело, а до станции, где Максиму Прилукину вылезать, еще далеко.

Пока ехал Максим в эшелоне с однополчанами чешской да польской землей, разговоры шли еще не столько о мире, сколько о войне. Теперь, среди родных русских полей, война казалась уже чем-то далеким-далеким и все мысли Максима были там, куда он ехал, — в родной деревне, в родном доме.

Вот только на соседей Максиму не повезло, даже поговорить не с кем. Напротив, уткнувшись в книжку, лежит большеносая рыжая девчонка, на нижней полке — сердитая баба с таким же надутым, неулыбающимся ребенком, под Максимовой полкой — ветхозаветный старичок с котомкой и какой-то неразговорчивый субъект в очках, в смешной, с ушами, кепке.

Снизу потянулась сизая струя крепкого махорочного дыма. Ни старик, ни смешная кепка не курили, и Максим, свесив голову, с любопытством заглянул под полку. Старых пассажиров там уже не было, вместо них сидел добродушный на вид пожилой человек в расстегнутом ватнике. Заложив ногу за ногу и откинувшись, он щурил глаза и, глубоко затягиваясь, курил.

Вдруг новый пассажир резко привстал на лавке и пристально поглядел в окно:

— Ай-я-яй. Ну разве это дело? Хотя бы сошники-то подняли, так нет, бросили средь поля и — на тебе. Эх!..

Перед окном проплывал длинный загон с сеялкой посередине.

И хотя новенький говорил, ни к кому не обращаясь, Максим почему-то принял его слова за своего рода приглашение к разговору и, обрадованный, спустился вниз.

Разговорились легко, быстро. Оказались земляками; новый пассажир только двух станций не доезжал до той, где надо было слезать Максиму. Назвался он механиком по машинам и ехал из областного города, где хлопотал насчет запасных частей.

— С севом было трудновато, — пожаловался сосед. — В тягле большая нехватка: трактора за войну поистрепались, лошадей мало, да и тех приходится кормить больше кнутом, чем овсом… С людьми тоже не густо: сам знаешь, только еще начинают с войны по домам растекаться. Трудно. А весна в этом году ранняя, дружная, тут только давай да давай…

И таким родным и близким повеяло от этого разговора на Максима! На какое-то мгновение он представил себе поля, сквозные в своей весенней наготе, кое-где изрезанные оврагами и перехлестнутые дорогами, тракторы, ползающие по ним черными урчащими жуками, лошадей, идущих парами по длинным, блестящим от влаги бороздам, а надо всем этим — высокое-высокое небо… И будто чья-то рука схватила сердце и сжала его…