`Уходим', - пронеслось в голове. Гароны тенями чернокрылых птиц взмыли в небо и исчезли.
Авилорн застонал, уткнувшись в колени лбом, зажав ранки на груди: лучше бы он погиб.
Царапины жгло, а чужая кровь, покалывая, пронзая вены и сухожилия, таранила его собственную, проникая все глубже внутрь, обживаясь, сживаясь с организмом эльфа как со своим родным, и пошли всполохи ненужных ему воспоминаний из непонятной, неприемлемой любому из братства — человеческой жизни. Закрутило, замутило в груди, в голове от сонма чувств и ощущений настолько острых, что хотелось закричать.
Почему?…
Что же теперь?…
О-о-о, нет! Пожалуйста, пожалуйста…
— Брат? — позвал его Соулорн, присел перед ним на колени, пытаясь заглянуть в глаза, и отпрянул, встретив взгляд Авилорна. — Ты ранен?
Парень показал ему ладони: от ран, почти не осталось следа, а красные пятна чужой крови рассказали остальное.
Соулорн мотнул головой: `нет. Этого не может быть, не могло случиться'.
`Случилось'… - с тоской обреченного на вечные муки смотрел на него Авилорн.
`Что же делать'? — растерялся брат.
«Не знаю'.
`Ничего', - за спиной юноши стоял Велистен, с сочувствием и пониманием глядя на Авилорна: `Поздно — от твоих ран не осталось и следа.
`Но должен же быть выход'! — вскочил Соулорн, готовый отправится, хоть в Хаос в одиночку, лишь бы избавить брата от постигшего его несчастья.
`Что сделано, то сделано', - предостерег его товарищ от бездумных поступков: пути назад нет.
`Но, возможно, она мертва'!
`Да, это выход', - согласился Велистен.
Авилорн с надеждой посмотрел на собравшихся вокруг собратьев, встал и оглядел девушку, не решаясь, не желая больше к ней прикасаться. Он видел — девушка жива, но как хотелось верить в обратное, и как страшно, отвратительно было осознавать, что он так думает.
Пара пассов над лицом жертвы гаронов, не для того, чтоб удостоверится, для того, чтоб с собой справится, свыкнутся с удручающей мыслью, что он обручен с человеком, обручен гаронами, против собственной воли. Что ждет его впереди, как они будут жить вместе? Хаос посеял хаос…
`Законы старшин жестоки', - посмотрел на Велистена.
`Не нам судить. Не нам законы предков не переступать'.
Авилорн сглотнул комок в горле и, понимая, что выхода нет, начал освобождать девушку от пут. Медленно стянул с себя рубашку, постоял, набираясь решимости и зажмурившись, прикусив губу, приподнял непослушное тело жертвы, одел в рубашку.
Товарищи не помогли — не могли, не имели прав. Авилорн знал это, понимал и старался не смотреть на них, чувствуя себя отверженным и бессильным перед свалившимся на его голову и на плечи семьи несчастьем. Горько было, больно.
