Длинное узкое облако вытянулось навстречу, будто огромный разбухший червяк. У него белое туловище, заострённая морда и синяя прорезь на месте глаза. Червяк глазел вниз, прямо пялился – и Сильная Лапа остановилась. Она забрела далеко на восход. Здесь кончались владения стаи, дальше львицы никогда не ходили, дальше было чужое, неведомое, раньше было чужое, неведомое, но не сейчас. Сейчас всё казалось своим: жёлтые свалявшиеся травы, скользящий над травами жаркий ветер, зигзагами убегающий вдаль овраг, сыплющиеся сверху, будто дождь, будто радужные пылинки, крапинки всепронизывающей Силы – всё это своё. Принадлежащее Сильной Лапе. Да, именно здесь было своё, а сзади – туда львица не собиралась оглядываться. Ничего не было сзади, совсем ничего. Какой-то бесплотный туман: тянучий, противный. Въедливый, как туча клещей. Сразу накинутся клещи и станут сосать. Не было пути назад. Не существовало.
Львица вдруг улеглась: подобрала под себя лапы и опустилась на жёсткое ложе из низкой травы. Вдали что-то происходило. Небо за оврагом струилось в обратную сторону, будто плясало, и при этом всасывало в себя столбы пыльной земли. Воздух вокруг колебался, как болотная почва, качался, шатался, рассыпался на полосы, кружился пятнами. Львы не боятся болот, у них широкие лапы. Гиены боятся болот и отступают, быки вязнут, а львы не боятся. И небесных болот не боятся тоже. Львица смотрела, как пляшет марево, будто видела такое впервые, будто верила появившемуся посреди пляски озеру, которое, поколебавшись, излилось рекой, а в той реке бродил чёрный мамонт. Один.
Странным был мамонт. Печальным. Каким-то таким не из привычного мира. Каким-то таким, с чем не сталкивалась Сильная Лапа, не желала сталкиваться. Не хотелось ей видеть мамонта – и тот расплылся в знойном воздухе. А потом солнце скрылось, упала тень – и львица вдруг как-то так оказалась на высоком обрыве, поросшем соснами, а далеко внизу раскинулось озеро, и в том озере плавало много двуногих, так много, как муравьёв. Но среди этих людей плавал медведь, выделялся, как главный, бесспорный вожак. Он мог охотиться на любого, он был охотником, странный медведь белого цвета, необычный медведь. Медведь быстро плыл, быстрей любой рыбы, а за ним нёсся лев, за главным охотником гнался он… Рыжегривый. Львица поморщилась сквозь дрёму, львы не любят воды, недолюбливают, вода годится только для питья, не для плаванья – а эти так быстро плыли, что львице стало страшно: если медведь взберётся сюда, на обрыв, чтобы стащить её в воду, сможет ли она убежать? Что-то ей подсказывало, что, кажется, сможет, но в лесу много медведей других, обычных. Львица забеспокоилась, а внизу белый охотник настиг двуногого и перекусил пополам, словно детёныша. От двуногого осталось полтуловища, озеро окровавилось, а откуда-то сбоку пришёл сильный шум. Шум был серьёзный – и львица мгновенно очнулась, вскочила на лапы.
