Антон и антоновка | страница 25

Четыре месяца я прожил у него, и все четыре месяца он меня уговаривал. Мне не хотелось обижать старика, и я делал вид, будто на самом деле соглашаюсь идти в лесничие.

Когда я осенью собрался уезжать, он даже заложил свою двуколку:

— Так и быть, сынок, подвезу тебя до станции. Всё-таки будущий лесничий…

Я уложил сделанные за лето картинки, и мы покатили по знакомой дороге.

Берёзы теперь были разные: ярко-жёлтые, оранжевые, красные… Поле было убрано. В деревне шумела молотилка. Ветер донёс до нас обрывки соломы, кусочек песни:

Вдруг за нами погнался мальчишка. Сквозь пыль мелькали красная рубаха, взлохмаченная голова:

__ Дяденька-а!.. Погоди-ите!..

Игнат Петрович придержал коня. Мальчик подбежал, запыхавшись:

— Я тебя сразу узнал: и очки, и ящик, где краски… Иди к нам, нарисуй Чапаева на лошадке! А то я тогда позабыл…

Я поднялся на крылечко.

В избе было чисто, светло. Стены, окна, двери, потолок — всё было прибрано, побелено и покрашено. Вся семья сидела за столом.

Вася весело закричал:

— Танька! Тятя! Это который лошадку…

— Милости просим, — сказал Васин отец и усмехнулся: — Задали ж вы мне работу! Стал я красить дверь — плач поднялся: «Тятя, не трожь лошадку, не трожь!» Пришлось схитрить.

Я оглянулся на дверь. Там, как и четыре месяца назад, мчалась нарисованная мелом лошадка. Вокруг неё был оставлен четырёхугольник, и получилось, точно картинка висит на двери.

Я подарил им небольшой этюд и вернулся к старику. Мы поехали.

— Игнат Петрович, — сказал я, — не взыщите, я решил всё-таки при своём деле остаться, при художестве!..

И рассказал ему про лошадку. Старик молчал, точно прислушивался к далёкому стуку молотилок и к затихающей песне:

Стоял невыносимо жаркий июльский день. В поисках тени я спустился в метро. Там было очень хорошо. Мраморный вестибюль был полон прохлады.

Я подошёл к кассе. Впереди меня брали билеты пионер и пионерка — оба светловолосые, загорелые, с короткими весёлыми носами. На ней было белое платье и тапочки на босу ногу, а на нём — ковбойка и трусы, а на ногах ничего, кроме загара и пыли.

Я зашагал за ними, думая: «Может, они будут говорить что-нибудь такое, что мне потом пригодится для детского рассказа». Но они ничего такого не говорили, а просто, взявшись за руки, весело болтали.

Вот они подошли к эскалатору, нараспев прочитали:

и предъявили билетики.

Контролёрша надорвала было билетики, но вдруг спохватилась: