Антон и антоновка | страница 24



«Бочку выпил бы!» — мечтал я. Рюкзак и этюдник тяжелели с каждым шагом.

Наконец, поднявшись на холм, я увидел деревню. Я прибавил шагу, вошёл в крайнюю избу, нащупал в тёмных сенях дверь и приоткрыл её.

Мальчишка лет пяти стоял за дверью. Он выкатился на меня. Я подхватил его. Он стал вырываться.

Девочка постарше кинулась к нему.

— Никого нету дома, — сказала она. — Васенька, не плачь!

— А я вовсе не плачу, — сказал Вася и смело уставился на меня голубыми глазами.

— Ребятки, мне никого не надо. Мне бы только напиться водички.

— А ты кто? — вдруг спросил Вася. — Пастух?

— Нет, не пастух.

Я снял с плеча этюдник и раскрыл его.

— Ой, какие! — обрадовался Вася. — Синенькие, красненькие, зелёненькие!.. Танькая Танька, сколько красков!

Таня подала мне воды. Я стал пить. Я выпил три кружки и ещё половинку.

— Пейте, — сказала Таня, — нам не жалко.

— Будет, спасибо.

Я кивнул на дверь. Она вся была покрыта меловыми линиями, человечками, домиками и загогулинами.

— А это кто рисовал?

Таня смутилась и схватила тряпку:

— Это мы с Васькой… Я мел из школы принесла… Это мы так.

А Вася стал совать мне в руки мелок:

— Дяденька, нарисуй нам чего-нибудь, ладно?

Я взял мелок:

— Что ж вам нарисовать?

— Лошадку, — не задумываясь, ответил Вася.

— Чтоб стояла или чтоб бежала?

Вася посоветовался с сестрой:

— Чтоб бежала.

Я стал рисовать. Я очень старался. Мне хотелось нарисовать так хорошо, как только умею. Таня с Васей сопели за моей спиной.

Я представил себе мчащегося галопом коня. Шея его вытянута. Хвост и грива развеваются по ветру. Острые копыта рассекают воздух.

Мелок скрипел и крошился. Я стирал неверные линии, поправлял, а когда закончил, почувствовал настоящую усталость и с жадностью допил кружку.

Лошадка получилась хорошо, мне самому понравилась. Ребята смотрели на меня точно на волшебника. Я стал собирать свои пожитки, но Вася обнял меня за ногу:

— Дяденька, ещё нарисуй, ещё!..

— Нет, друзья, надо идти. Всего хорошего!

И я снова зашагал по дороге.

К вечеру я добрался до Лепешихи и поселился в Лепешихинском бору, у старого лесника.

Старик очень любил своё дело. Целыми днями он всё бродил по лесу, а по вечерам уговаривал меня:

— Сынок, бросай своё художество, переходи на лесное ремесло. Я тебя обучу, будешь мне помощником. Гляди, у нас лес какой — красный, мачтовый, сосна к сосне!

Я отвечал, прислушиваясь к лесному шуму за окном:

— Надо подумать, Игнат Петрович… Не сразу, Игнат Петрович…

Старик не отступал:

— Вернёшься в Москву — подавай в Лесной институт. Дадут тебе звание, форму наденешь, дом поставишь себе…