Вскоре после смерти Мэри король пригласил мать на аудиенцию. Лицо его было жестким, и Генриетта-Мария заметила знакомую упрямую складку возле рта.
— Мама, — сказал он без вступительных церемоний, — я пригласил вас, чтобы вы признали жену Джеймса как вашу невестку.
Королева плотно сжала губы.
— Это приказание мне крайне затруднительно выполнить.
— Тем не менее вы это сделаете, — сказал король.
Она смотрела на него и видела упрямого мальчишку, затащившего в постель деревянную палку и упорно отказывающегося расстаться с нею, но сопротивляющегося не со слезами, как большинство детей его возраста, а с торжественной серьезностью человека, знающего, что однажды он станет королем. Он смотрел на нее тогда так же, как сейчас, и сейчас он говорит: «Тем не менее вы это сделаете». Она вспомнила, что сильно зависит от него и что ей следует уступить. Он вовсе не собирался унижать ее и наслаждаться победой, ему всего лишь нужен мир в семье.
— Доказано, — сказал он, — что сплетни о бедняжке Энн совершенно не соответствуют действительности. Джеймс любит ее, у них есть ребенок, провозглашенный мною наследником короны. Осталась одна формальность — ваше признание их брака.
Генриетта-Мария по-прежнему молчала.
— Ввиду того, что имело место ранее, — вновь заговорил Чарлз, — вам необходимо примириться с ней в присутствии всего двора. Мы и без того слишком невезучи, чтобы продолжать наносить раны друг другу, когда мы впервые за долгие годы собрались вместе. Мэри осознала это раньше нас, и на смертном одре плакала от того, что причинила боль Энн Хайд. До вашего отъезда из Уайтхолла состоится еще одна аудиенция, на которой Джеймс представит вам жену. Вы поприветствуете ее и сделаете это со всей полагающейся любезностью. Я не хочу, чтобы вы разъехались, так и не помирившись друг с другом.
Генриетта-Мария склонила голову: она была разбита. Но она умела достойно проигрывать — по крайней мере, на глазах посторонних, и когда Энн Хайд подвели к ней во время приема, она заключила ее в свои объятия и нежно поцеловала, словно между ними не было неприязни.
На следующий день они уехали во Францию. Пока корабль рассекал волны штормового моря, в душе Генриетты подспудно нарастал протест: не против угрозы смерти, которую сулили бушующие волны, а против предстоящего замужества с Филиппом, ставшим для нее чужеземцем.
Поездка в Англию стала водоразделом между детством и юностью. Она это осознавала и страшилась того, что готовил ей грядущий день.
