Потуги Билли разрешить проблему питания усложнялись интуитивным пониманием, выработанным в течение восемнадцати лет предыдущей жизни, пониманием того, что есть имущие и бедные. Не имея ни малейшего представления о ценности денег, она тем не менее достаточно точно знала, какой суммой денег владеет тот или иной человек по сравнению с другими людьми его круга. Она знала, какая из девочек в Эмери действительно обеспечена, какая хорошо обеспечена, а какая просто богата. Всю жизнь она сталкивалась с фактами неравного обладания правами. Она, Билли, никогда ни на что не имела права. А некоторые были наделены безоговорочным правом на все, чего бы им ни захотелось. Кое у кого права были ограничены — только до определенной черты, и ни шагу дальше. Усвоив это, Билли выработала свою систему ценностей. Она много лет размышляла над вопросом, почему одни имеют право, а другие нет, и не находила разумного ответа. Это было чудовищно несправедливо. Но это было именно так.
Поэтому она не могла не почувствовать, что разговоры о еде в доме Лилиан де Вердюлак — это табу. Необходимым количеством продуктов, как впоследствии узнала Билли от одного человека, которому была очень признательна, считалось такое, которое мадам могла себе позволить, исходя из семейного бюджета. Еды в доме бывало столько, сколько ее было на данный момент или сколько рассчитывали купить. И Билли прекрасно понимала, что было бы чрезвычайно грубо и невежливо дать понять, что таким количеством еды она не наедается и страдает голодными болями. Она позволяла себе попросить вторую порцию мяса лишь в те дни, когда тщательно отмеренная порция графини, служившая показателем величины порций для троих сидевших за столом, почему-либо оказывалась меньше одной четверти всего поданного на блюде. В таких случаях оставшееся от порции хозяйки мясо делилось поровну между тремя девушками.
Каждый вечер Билли жалела себя до слез, засыпая. Дни превратились в муку ада. Девушка теряла в весе почти по полкило в день. Она ежедневно получала по крайней мере на три тысячи калорий меньше, чем привыкла употреблять с детства. Но возрастающий интерес к очаровательной и загадочной графине, а также к французскому языку способствовал добровольному пленению. К тому же уйти ей было решительно некуда.
К концу первого месяца Билли начала овладевать французским. Она уже улавливала смысл отдельных фраз в беседах окружающих. Она, стесняясь, показывала на предметы, чтобы выяснить, как звучат их названия по-французски. За столом она пыталась отвечать на вопросы и все замечания и поправки удерживала в своей цепкой памяти. Так как у нее не было опыта в разговорном французском, она не мучилась и с акцентом либо неправильной фонетикой, от которой в противном случае пришлось бы избавляться. Разговорный французский Билли, разумеется, был пока ужасен, но произношение и интонация стали такими же, как у графини де Вердюлак.
