— Ну, не так-то он прост… Геолог.
Поезд мчался, и паровоз гудел так, будто торжествовал.
— Меня интересуют не голубые мундиры, а тот, кто…
И тогда в ночном темном купе из уст Ольги Алексеевны прозвучало двустишие Мирхонда про ядовитое снадобье, влекущее гибель и бедствия, двустишие, повторенное позже в Самарканде мудрецом Сахибом Джелялом.
— Будем спать… Одно надо выяснить, кто герой двустишия?.. Тшш!
Что-то звякнуло. Кто-то пробовал ключом открыть дверь.
Гуманный, мирный, даже добродушный человек, доктор не терпел скрытых опасностей. Он вскочил и с треском отодвинул дверь купе. Открылась она с пушечным выстрелом, и некто шарахнулся в сторону, едва удержавшись на ногах.
В красноватом свете фонаря его лицо, безусое, с серой щетиной плохо выбритых щек, с мутно белеющими белками глаз, прикрытыми к тому же полями шляпы, было так обыкновенно, так буднично, что подслушивавшего нельзя было счесть за подозрительную личность. Тем не менее доктор, еле сдерживаясь, громко, чтобы весь вагон слышал, крикнул:
— Господин хороший, этак ты и под пулю угодишь! Чего лез в купе? Проводник! — позвал Иван Петрович. — А ну-ка, заберите жулика да отведите к господину жандарму в первый вагон.
— Я… мы… — лепетал тип в шляпе.
— Хочешь сказать, что ты филер, а не вор. Ну, разница небольшая.
Вернувшись в купе, доктор со вздохом проговорил:
— Явно нами интересуются. Возникает вопрос, что «они» знают.
— Посмотрим, кто знал о… Ведь знал кто-то. И точно знал.
— Вельможа отпадает, нем, как могила. Шамси отпадает, не сболтнет. Господин Дерюжников — помещик, вообще не знал. И все же кто-то…
— Это ужасно будет, если провал. Георгию не сносить головы, — тихо заметила Ольга Алексеевна, — сердце у меня не на месте.
— Обиднее всего, что чувствуешь себя беспомощным.
— А если дать телеграмму Морозову? Скоро станция.
— Что ты! Да эту телеграмму прочитают на телеграфе десятки глаз. Не успею обмакнуть в чернильницу ручку, как…
— Что же придумать?
— Ничего. Но кто же?
— Кто?
Мучительно строить предположения, когда под подозрение попадает кто-то из друзей.
