— Наш учитель изволили сказать: «Мы совершаем хадж в священную Мекку и выполняем обет паломника — на всем пути от Тилляу до черного камня Каабы не переступить порога жилища ни язычника, ни христианина, ни еврея». А потому послали меня передать…
С горькой улыбкой смотрела Ольга Алексеевна на этого напыщенного молодого муллу.
«В нем ничего не осталось от ребенка, — думала она. — Вышколили, выхолостили его… Печально…»
Подарки — хан-атлас и серебряный кувшинчик — своей ценностью и экзотичностью должны были искупить недостаток сердечности. Как-никак доктор в свое время вернул зрение муфтию. Но время сглаживает чувства признательности и… ненависти.
— Теперь понятно: благодарность стерлась, а злоба обострилась. Теперь все ясно.
— Что «ясно», Жан? — спросила Ольга Алексеевна, невольно лаская кончиками пальцев хан-атлас очень редкой расцветки и любуясь серебряным инкрустированным бирюзой драгоценным кувшинчиком. — Как Мирза вырос! Но вид у него болезненный. И он совсем чужой, забыл нас.
Но доктора занимало совсем другое.
— Ясно! Все теперь ясно. Сидел Мирза с нашими молодцами за столом. Играл в шахматы. А мы… Мы с тобой говорили громко и откровенно обо всем. Кто бы мог подумать? Ведь Сахиб Джелял был накануне, он рекомендовал Мирзу как подающего большие надежды муллабачу и будущего своего личного секретаря. Такой умный человек, дипломат, человек передовых убеждений, стремящийся повлиять на эмира, облегчить, участь народа, а держит при себе гниду, соглядатая.
— Ну зачем же так? Мирза еще совсем мальчик. Наш мальчик, — голос Ольги Алексеевны дрогнул.
— Он, конечно, не сам додумался. Его послал муфтий. Ведь паломнику нельзя переступать порог христианина. А в ташкентской охранке чины-то православные. Господин ханжа, фарисей, священнослужитель, выполнил свой долг верноподданного — донес. Он узнал о свертке, о том, что сверток будет кому-то передан на разъезде. Он воспользовался удобным случаем — свести счеты с Сахибом Джелялом, стоявшим некогда на его пути и причинившим ему немало неприятностей. Муфтий злопамятен. Месть у него в сердце. Вот и…
Сахиб состоял в должности визиря и фактически являлся ближайшим доверенным советником молодого и, как тогда считали, довольно прогрессивного эмира Бухарского, и муфтий не доверял Сахибу. Да и о каком доверии можно вести речь? Муфтий после султанской Турции представлял самые реакционнейшие круги исламского духовенства Стамбула, а Сахиб Джелял едва ли не в открытую поддерживал младобухарцев и всячески старался «просветить» эмира.
