Во время проповеди отец Василий, как нарочно для меня, указав на икону, рассказал о благоразумном разбойнике, объяснив смысл этого евангельского сюжета. Глубоко раскаявшись и уверовав в Христа за несколько минут до смерти, разбойник был прощен и, как известно, попал в рай.
Пожалуй, подробно прочитаю этот сюжет. Слава Богу, меня ведь сегодня тоже не выгнали, а позволили остаться в храме, да еще и разрешили наутро приступить к причастию. Исход, которого я, признаться, не ожидал и не надеялся. Какое оно, это причастие? Никогда не пробовал. Надеюсь, будет не так страшно, как сегодня.
После службы отец Василий объяснил, как готовиться к причастию. Когда выяснилось, что у нас дома нет молитвослова, батюшка принес свой и ткнул пальцем в каноны, которые нужно к утру обязательно вычитать, да еще вдобавок последование ко святому причащению. Страниц с полсотни, минимум. Ого! Я читал, стоя перед домашними иконами, не понимая процентов девяносто из написанного по-церковнославянски. Но симулировать или вовсе бросить чтение не мог. Я твердо решил быть честным, чтобы больше не краснеть на исповеди. Сказали читать, значит читай. В течение часа-полутора осилил всю обязательную программу.
Я отстоял всю литургию в томительном ожидании чуда, на тот момент мало понимая ее значение и молитвы, еще не слыхав слов «проскомидия», «литургия оглашенных и верных». Мне вновь было уютно и комфортно в храме, празднично. Доходил второй час богослужения, устали ноги, но меня это ничуть не отвлекало. Когда запели «Верую», а потом и «Отче наш», я тоже вторил миру, хоть и негромко, но уверенно, удивляясь своему знанию текста, особенно «Символа веры». С удовольствием выводил ноты, стараясь попадать точно или хотя бы в унисон хору. Мне хотелось петь и быть сопричастным ко всему происходящему.
Когда отец Василий своим басом грянул: «Со страхом Божиим и верою приступите», – у меня по спине побежали мурашки. Вот оно – главное, ради чего здесь все собрались. Вот она, заветная чаша! Вместе со всеми я грохнулся на колени, не испытывая никакого стыда, хотя еще третьего дня не стал бы ни за что этого делать. Дальше память как отрезало. Она вернулась, когда я уже отходил от чаши со сложенными на груди руками. Я забыл обо всем. Эйфория, не испытанное ранее чувство, охватило меня. Его сложно описать словами. Это была радость, блаженство, безмятежность. Легкое головокружение и состояние полного счастья опьянили меня. Это необычное чувство и состояние души медленно таяло, и мне было жаль расставаться с ним. Но я навсегда запомнил его.
