Ей отказали в выдаче тела ребёнка под предлогом того, что не имеют на это права, и поместили его в морг, куда её – женщину, обезумевшую и готовую перегрызть глотку любому – даже не думали пускать.
Она продолжала идти под холодным светом фонарей и пропадала в тенях узких переулков. Спотыкалась об острые камни и выходила на проезжую часть, пока яростные выкрики водителей пытались долететь до её сознания. Она всё шла, и холодный ветер подхватывал взлохмаченные волосы и пронизывал тысячами иголок всё тело, содрогающееся от холода. Одинокая женщина не замечала голых веток кустов, царапающих её кожу и пускающих кровь. Она не заметила пробежавшую мимо девушку, чью нижнюю половину лица и оголённую грудь будто облили ведром крови. Её ноги равнодушно преодолевали глубокие лужи, и лишь благодаря пожилому мужчине, что резко дёрнул её на себя, она не врезалась в столб.
Ноги несли её к дому, но душой она тянулась в морг, и пролежала бы там тысячелетиями, если бы её насильно не выпихнули оттуда эти грёбаные врачи.
Около дома Катя, сама не до конца понимая, что делает, зашла в аптеку. И вот сейчас, стоя перед этим козлиной-фармацевтом, она просила его дать ей антидепрессанты. Кучу антидепрессантов.
– С вами всё в порядке, девушка?
Он взглянул на её окровавленные джинсы и взглядом прошёлся по телу. Катя привыкла к подобному взгляду мужчин, жадно поедающих глазами её формы, но сейчас фармацевт смотрел на неё с лёгкой тревогой и вроде как заботой, готовой сорваться на неё мягкой пеленой нежности.
И её это начало бесить.
Она не нуждается ни в чьей заботе и уж тем более понимании. Никто, абсолютно никто на этом свете не способен её понять и полюбить. Потому что никто этого и не умеет. Любовь в мире умерла вместе с её рождением – рождением Екатерины Мальцевой, этой отвратительной жены и ужасной матери.
Она набрала в грудь как можно больше воздуха и спокойно проговорила:
– Просто дайте мне грёбаные антидепрессанты и не злите меня.
Катя подняла глаза, зная, что увиденное в этих глубоких зрачках испугает фармацевта и даст понять, что с этой женщиной лучше не шутить. Она понимала, что каждый прохожий, каждый человек, с которым она недавно разговаривала, считал её сумасшедшей, и мнение это было оправдано её видом – неопрятным, пугающим и заставляющим держаться подальше. Мужчина, только взглянув в эти серые безумные глаза, сразу всё понял и молча достал двадцать запрошенных пачек.
Он выложил всё на кассу и неуверенно сказал:
