Еще очевиднее, чем слова Саара, эту мысль должна была подтвердить последовавшая за речью волостного писаря церемония присвоения имени кораблю. Правление, в котором решающий голос принадлежал беднякам, избрало для этой церемонии не дочь кого-либо из толстосумов, вроде папаши Пуумана; по предложению Матиса имя кораблю должна была дать пятилетняя Хильда, предпоследний ребенок в многодетной лайакивиской бобыльской хибарке. Марис и верить этому не хотела сначала, приняла все за насмешку, но когда сам мастер, известный как человек степенный и серьезный, в свою очередь подтвердил эту новость, лайакивиская мамаша стала с особенным усердием приводить в порядок к воскресному торжеству (то есть штопать и латать) одежду не только Кусти, но и детей, в особенности платье Хильды. Сейчас лайакивиская детвора, три мальчугана и три девочки, стояла гурьбой, окружив отца с матерью, у самой воды (самый младший, полуторагодовалый Кусти, остался дома на попечении старой Лийзу). У героини дня маленькой Хильды на ногах даже красовались ботинки, правда, великоватые, а хозяин ботинок, девятилетний Антс, заработавший их летом в пастухах у папаши Пуумана, беспокойно переминался в поршнях с ноги на ногу. Ничего не поделаешь, обычай требовал, чтобы именно девочка была крестной корабля.
И вот знаменательный миг настал. Мастер взглянул на волостного писаря, писарь - на Марис, Марис, склонившись, прошептала Хильде на ушко последние ободряющие и наставительные слова. Девочка шагнула к корабельному штевню, у которого она показалась совсем крохотной. Народ затаил дыхание, какое-то мгновение был слышен только глухой гул ветра, в который вдруг упали тихие, но внятные детские слова:
- Этот корабль должен называться «Каугатома».
В т от же момент с треском разбилась о штевень запущенная капитаном бутылка водки. Длинный Виллем схватил девочку на руки и поднял ее высоко над головой, парни из Ватла и Тагаранна бросились к Михкелю и стали качать старого мастера, а громогласный леонаский Лаэс гаркнул мощное «у-р-р-а-а», подхваченное всем народом и отозвавшееся раскатистым эхом с вийдумяэских холмов, за несколько верст отсюда.
- Ну вот, мать, а ты боялась, что в наш корабль заберется котерман, - сказал Тынис, взяв дряхлую старушку под руку, когда она собиралась с силами для очередного «ур-ра-а».
- Ну да, мастер вложил в корабль все свои силы и душу. Теперь кораблю под твое начало идти. Постарайся и ты быть таким же заботливым и справедливым, уж тогда все пойдет счастливо, - сказала старушка и добавила, пожимая руку сына: - Я не со зла ведь, - все вы близки моему сердцу, и ты, и Матис, и все остальные. Вот стоит этот лайакивиский Кусти со своей Марис и детворой. Не кровная ведь родня, а не хочется, чтобы и их обидел кто-нибудь посильнее, даже сердцу больно, как подумаю об этом.
