Когда я вышел, мужик, не поворачивая головы, произнес хорошо поставленным голосом с правильным произношением, как в старых фильмах:
– Не тяни время напрасно, оно разрушает материю.
– А Вселенная стремится к энтропии. – сказал я, – Достану я ваши чертовы деньги, хватит уже напоминать!
Он повернулся вместе с креслом, которое, впрочем, не было вертящимся. Только сейчас до меня дошло, кого он мне напоминает. Такой же серый костюм носил координатор Карлы из офиса в Ля-Дефансе.
– Ты, типа, тоже адвокат? – спросил я.
– Моя должность называется «суффет».
– Как в Библии?
Он с достоинством кивнул.
– Представитель земной власти в городе, где нет помазанного богами царя. Мое имя Озмилькар, но можешь называть меня просто Оз, что в переводе с финикийского означает «сила».
Мне очень захотелось присвистнуть.
– Суффетов двое, – добавил он, – мы поддерживаем Ойкумену, за отсутствием… Впрочем, неважно.
– Знаю, понял. Вы – те, кто заставляет людей совершать грязную работу взамен на обещание избавить их от воспоминаний.
– Все немного сложнее, – сказал он, – мне придется объяснить. Пойдем.
Он поднялся и подошел к двери.
– А можно, я надену джинсы?
Светить Губку Боба на всю Ойкумену не хотелось. Я расценил его молчание, как «да».
Мы вышли на узкую лестничную площадку, где Озмилькар вызвал лифт. Когда кабина подъехала, створки, вопреки ожиданиям, не разъехались в стороны, а раскрылись внутрь, как в зале суда, и вместо тесной кабинки мы зашли в офис, в точности похожий на тот, где я пил кофе без сахара две недели назад. Блондинка в сером платье закрыла за нами и приглушила свет.
– Секундочку, – сказал я, – мы же заходили в лифт…
– Ты живешь в двадцать первом веке, – произнес Озмилькар с едва заметным укором, – пора привыкнуть, что физический мир не более, чем иллюзия. Особенно, физический мир, в котором действуют люди.
– Охренеть, – не сдержался я.
Он улыбнулся, указал широким жестом на кресло, стоявшее у высокого темного окна.
– Садись, Эндрю Дж. Розенталь. И приготовься узнать нечто такое, о чем на Земле знают всего несколько человек. Хочешь кофе?
– Конечно. Две ложки сахара и побольше сливок.
Стекло озарилось светом и превратилось в панораму Парижа. Примерно, как вид с нашего балкона в номере, только без застящих соседних домов.
– Нравится? – спросил он, и не дожидаясь ответа взмахнул рукой.
Париж ненавязчиво растворился, перевоплотившись в утыканную башнями береговую линию южного Манхеттена, с длинными тенями, вертолетами в небе и свинцовым заливом вокруг. Позволив мне глазеть на это пару секунд, он снова сменил картинку и мы оказались на крыше невысокого каменного здания у моря.
