— Кто?
— Степашка Суровцев.
— Это какой?
— Ну, трактирщик наш.
— Ха-ха-ха! — раскатился Баранов. — Да куда он, трясучая осина?! Что он с рудником будет делать?
— Сделать ничего не сделает, а напакостить напакостит.
Да-а!.. Так тебе, Иван, может быть, помочь в чем? Телеграмму дать в Иркутск?
— Хочу я сперва сам поговорить со Степашкой.
— A-а! Ну, дело! Да, вот еще, — и он ближе наклонился к Ивану Максимовичу, — какие тут слухи по городу про эскулапа нашего да про Анютку, горничную твою, ходят? Некрасивое, брат, дело.
— Особенного нет ничего, — сказал Иван Максимович. — Вы от кого слышали?
— От кого надо, от того и слышал. И еще со всеми подробностями.
— Да откуда людям известно? — поморщился Иван Максимович. — Рассказывала Анюта, заблудились они в лесу.
— Ну, милочок, уж кому-кому, а мне все известно, что в моем городе делается. На то я и хозяин. Ты вот лучше расскажи: как она тайком у тебя ушла?
— Почему тайком? Отпустил я ее на воскресенье.
— Да? — с сомнением сказал Баранов. — А ты насчет чести ее спокоен?
— Безусловно, — ответил Иван Максимович. — Мир-вольский человек порядочный. Ну… и потом меня это мало касается. А горничная она все же хорошая.
— Так-то так, а вообще не понимаю: чего он возле нее ходит? Невеста она для него не совсем подходящая. Хотя, конечно, и он, докторишко-то, тоже сам из подмоченных.
— Все же он. интеллигент, — заметил Иван Максимович.
— Федот, да не тот… ха-ха-ха! — опять захохотал Баранов. — Это, брат, не интеллигенция. Как тебе сказать… это в темном подполье бледный росток картофельный Интеллигенция — мы с тобой. — И в самое ухо Василеву — Анютку же я тебе, Иван, от греха, все же советую уволить. Ей-богу! Забрюхатит — потом и тебе будет неприятно. Как ни говори, происшествие в твоем доме. Ты или не ты — сам понимаешь… Ну, прощай! Прощайте, дорогая Елена Александровна! — крикнул он в столовую и скрылся за дверью.
— А что это, Ваня, Густав Евгеньевич так расстроился? — спросила Елена Александровна мужа, когда тот, вернувшись к столу, взял приготовленный ею бутерброд. — Ему разве не все равно, где станция будет? Ведь он жить здесь не станет.
— Люся, как ты того, — Иван Максимович покрутил пальцем вокруг лба, — недодумываешь? Это же так ясно: говоря грубо, он просто хочет выкрутить что-нибудь с Романа Захаровича, а может быть, и с Луки.
— Нет, Ваня, по-моему, Густав Евгеньевич на это неспособен. Он дворянин и такой…
— Взять взятку, Люсенька, способен каждый человек. Дать — это другое дело. Маннберг же ничем не рискует. И, получив взятку, останется дворянином. Глупо было бы отказываться.
