— Пэтэма, твоя белка! — крикнул- он. — Пойдем стрелять.
— Я не умею, — смутилась та.
— Иди. Сауд тебе покажет. Добудешь, весной пойдешь покручаться. Иди, иди! — поторопил внучку Бали. — Кто меня кормить будет? Я слепой, ты стрелять не умеешь. Учись. Не умея, с глазами ты будешь слепая.
Пэтэме стало жалко дедушку. Она набросила на себя парку и покатилась на лыжах за Саудом. Подошли к лиственнице, но качнулся сучок, и белка оказалась на острой ели, потом качнулась веточка у сосны, там тряхнулся снег с пихты. Сауд следил за убегающей добычей. Пэтэме тоже не хотелось потерять зверька. Оба торопились. От них не отставали собаки. Бали, насторожив ухо, ждал первого выстрела внучки.
— Видишь? — спросил Сауд.
— Нет.
— Вон сидит на дереве, — тихонько говорил Сауд над плечом Пэтэмы и, наклонясь, указал рукой на притаившуюся в густом кедре хитрую белку.
— Не видишь?
Пэтэма вздохнула.
— Гляди по ружью.
Сауд навел. Пэтэма видела ружье, дерево, кору, хвою. Но где же белка?
— Она, может, убежала? — усомнилась девочка.
Сауд взвел курок, хотел пулей показать ей, что белка тут, но раздумал. Он осторожно закрыл курком светлый, как искра, пистон. Пусть Пэтэма белку добудет сама, он добывал много.
— Стой тут, смотри на сучок с мохом. Видишь?
Пэтэма прилипла глазами к сухому сучку. Сауд подошел к кедру и ложей винтовки шаркнул по коре. Белка, распушив хвост, шмыгнула кверху. Взвизгнул Поводливый.
— Тут… Иди скорее. Вон она!
Сауд подошел, взвел курок, положил винтовку в рас-пор на ветку.
— На, стреляй, — сказал он. — Глаз зажмурь, другим гляди тут, тут — и прямо в белку.
Щелк. Упали враз отбитая пулей мерзлая ветка и невредимая белка. Поводливый на лету перехватил промах Пэтэмы. Куснул, смял, бросил.
Пэтэме было весело, жарко. Она шла к чуму. Сауд нес добычу ее собаки.
Угощенный Чектымой, Топко за ночь вымерз. Проснулся. Светло. Тихо. Болит голова. Перегорело во рту. Плюнул.
— Обой!.. проспали, — заторопился Топко. Сел. — Где баба?
С хвои пискнув снялась стайка маленьких серых птичек. С небольшим турсучком вошла в чум Дулькумо. Топко сощурил припухшие веки.
— Дулькумо, что народ ушел покручаться? — спросил Рауль.
— Спят. Чектыма ознобила руку. Плачет. Ой, как плачет!
В полдень аргишною цепочкой тронулись все в Бедобу. Топко не дождался, когда соберется Дулькумо, ушел с Каменским родом. Те идут к Дэколку: он их друг и друг Рауля. Увидит он Топко и станет его другом.
Вышли из снежной броди на конную дорогу, зарысили. Топко снял лыжи. Кругом чистая, вырубленная под покосы равнина, далеко по росчисти кочует зоркий глаз. Хорошо видно, где вьется река. От реки на полдень ельник, ближе ельника огненный блеск оконных стекол, крыши, дым. Много дыму. Топко подтянул туже штаны. Вошел в деревню, сузил шаг, сжался сам. Загородили глазам дорогу дома, заплоты, амбары. Куда идти? Где Дэколок? Встретил ребятишек, хотел спросить, да вдруг забыл русские слова. Спросил, все засмеялись. Только один мальчишка ответил ему по-эвенкийски: «Здравствуй» — и бойко просчитал до десяти.
