— Да тут вся тайга собралась. Где же наши остановились?
Из чума, раскинутого под большим кедром, вырвался звонкий смех Рауля. Кто-то стукнул в полено, и искры, как крупные осы, вылетели в дымоход.
— Этто какой?.. Нируско-о! — встретила Топко русским говором седая узколобая старушка. — Но, здорова!.. Ты меня знает! Хо-о-о!
Она схватила Топко за рукав и посадила рядом с собой. Помигала, сплюнула, хлебнула из бутылки и сунула ее в зубы Топко.
— Ха-ха!.. Пием. Бедоба ходим, да опять пием… Бабуске Чектыме руской вино давает. Старик соболь добывал опять…
Хо-го-гоо-о хого.
Хого-го-о-о-о хого-ы!
Под веселую хриплую песню старуха Чектыма сильно качнулась. Волосы рассыпались над костром. Свернулась от жара соловая прядь. Засмрадило. Рауль отдернул Чектыму от огня.
— Огонь, миня ись не надо. Уж ли Чектыма худой люди? — засмеялась она и опять затянула:
У голодного Топко узились глаза. Хохот Рауля с песней безголосой Чектымы казались ему далеким плачем, горячие угли мерещились кровянистыми кусками свежего мяса.
Сауд проводил аргиш и весь следующий день рубил дрова. Он наколол целую кучу тонких, недымливых лучин-поленьев. Это отметила Этэя:
— Горят солнцем. Тепло и глаза не плачут.
— Тепло, — повторил похвалу Бали. — Однако мы теперь растаем.
Бали вспомнил сказку о никому не известных людях, которые стояли в тайге одиноким чумом и жили не так, как все. Летом живут, ходят, едят, а чуть холод — сядут кругом; заледенеют, уснут. Весной тают, тают и оживут. Осенью опять так же леденеют.
— А ты, дедушка, не знаешь, где теперь эти люди?
— Маленько знаю, Пэтэма. Слушайте, — Бали наклонился к коленям. — Сказывали старики; один парень искал белку, нашел в снегу чье-то чумище. Откопал снег, залез в чум, видит — сидят мерзлые люди. Спросил — молчат. Добыл огонь, оттаяли, помаленьку зашевелились. Увидели огонь, испугались. Старичок и говорит: «Человек, мы не знаем огня, мы таем от солнца. Ты нас убил. Теперь мы все умрем». — Парень выскочил из чума и убежал. После него по тайге ходило и ходит много народу, но никто больше не находил и не видел этих мороженых людей. Сказывали старики: они сделались кипелыми ручейками-юктами. Вода в юктах с осени мерзнет. Весной они растают и станут опять кипуны-речки.
— Я этого не знала, — сказала Этэя.
— И я не знал, — повторил робко Сауд.
— Эко, не знал! — поднял Бали веселое лицо. — Мать родит голову, время — ум, а ум — все.
Утром к чуму подбежала белка, залущила на лиственнице шишку. Бросились к дереву собаки, лаяли, царапали кору. Сауд выглянул, увидел зверушку.
