Бали едва-едва дождался утра, когда проснулась Пэтэма на смену.
Чай был давно готов и наполовину выпрел.
— Дедушка, ты кого кормил ночью? — Глаза ее остановились на постели матери.
Старик смутился, закашлял. Пэтэме показалось, что плотно подвернутое под головы одеяло не раскрывалось. Она, не отрывая глаз, ждала: пошевелится ли хоть где-нибудь над спящими мех, и не дождалась. Ей стало страшно. Она прижалась к слепому и пугливым голосом спросила его:
— Дедушка! ты… смотрел маму?
Бали, скрепя сердце, ответил:
— Не надо, Пэтэма, на них смотреть больше. Теперь они в другом чуме… Не с нами. Одеяло их пошевелится только от ветра.
Пэтэма уцепилась за руку Бали и спрятала лицо свое в его парке.
— Не плачь! Не плачь, маленькая… Ты… со мной.
У Бали кольнуло в висок. Шепот его затих.
Зародился новый месяц. Он, как наточенная до блеска пальма, пропорол синеватую замшу неба и светил низко над лесом. Трещали от мороза деревья. Дымоход не пожирал дыма. Бали обливался слезами, откашливался, отсмаркивался, но не гасил огня. Опустив голову, он настороженно следил за дыханием Курумбук, которая лежала в мешке уже одна. На заре минувшей ночи он перенес трупик Инеки под одно с матерью одеяло.
Что такое? Неужели он оглох от бессонных ночей? Или?.. Бали ощупал Курумбук, потряс и вытянул назад отяжелевшую руку.
— Нет, не раздуть потухшего угля! — едва передохнул он и заклокотал отогнанной от цыплят копалухой.
Странные, похожие на удушливый кашель, звуки разбудили Пэтэму.
Она видела, как под голубым навесом дыма тряслись скрюченные плечи Бали.
— Дедушка, дедушка!..
Бали опомнился. Поднял мокрое лицо, протянул отяжелевшие руки к Пэтэме.
— Ты плакал?
— Плака-ал, Пэтэмока! Пла-акал!
Он не мог больше скрывать от нее горя.
— Пэтэма, нам больше не нужны дрова, — сказал Бали. — Одевайся, пойдем к Раулю. Оленей нам с тобой не найти. Пойдем пешком.
Пэтэму испугали слова дедушки. Куда они пойдут? Она не знает дороги, дорога же слепого только вокруг чума. Бали переобулся, затянул на щиколотках ремни и взялся за понягу.
— Ты готова? Нет?! Торопись.
Бали по памяти представил себе места, которые им предстоит пройти. Об этом думать долго не пришлось, он видел их ясно-ясно. Успокоился и занялся другим. Он перещупал в сумке лепешки, подсыпал из турсука сушеного мяса, прибрал списки и огниво с трутом на всякий случай, потом всунул топор в ременную. петлю на поняге, надел ее на плечи и вышел за внучкой из чума. О, как тяжел был этот шаг от жилища! Он уходил от несхороненных сына, невестки, внучат. От жути у него кружилась голова и защемило тупой болью сердце, точно на старика упал тяжелый давок уроненной пасти
